Конечно, он шутит. Но Мэй все равно пытается вспомнить, когда последний раз плакала во время просмотра фильма. Обычно – и неважно, с кем она сидит перед экраном: бабулей, Приянкой или даже родителями, – она только передает коробку с салфетками. И ей становится интересно, как именно это ее характеризует.
Мэй переключает каналы до тех пор, пока не находит старый фильм.
– «Убийство в “Восточном экспрессе”»? – с усмешкой спрашивает Хьюго. – Я думал, мы договорились, что на этой неделе в поезде никто никого убивать не будет.
– Я согласна, но вот Сидни Люмет
[17] наверняка посчитал бы твою версию весьма скучной.
– Кто такой Сидни Люмет?
Мэй даже садится.
– «Телесеть»? «Двенадцать разгневанных мужчин»? «Собачий полдень»?
– Не знаю таких.
– Ты не видел ни одного из этих фильмов? – возмущается Мэй. – Тогда какое кино тебе нравится? Да уж, наверное, стоило спросить об этом перед тем, как я села с тобой в поезд.
– Да, этот вопрос кажется куда более важным, чем вопрос про серийных убийц, – соглашается Хьюго. – Я очень боюсь признаваться тебе, но меня с трудом можно назвать кинолюбителем. Я не против сходить в кинотеатр, но мне почти все равно, что я буду смотреть. Все-таки, наверное, я больше предпочитаю смотреть телевизор или читать книги. – Помолчав немного, он спрашивает: – Теперь ты выставишь меня за дверь?
Мэй смеется.
– Я думала об этом.
– Кстати говоря, я с большим удовольствием посмотрел бы твой фильм.
– Вообще не вариант.
– Почему?
– Потому что… – подыскивая ответ, говорит Мэй. – Потому что теперь, узнав, с чем мы тут имеем дело, я бы порекомендовала тебе посмотреть кучу других фильмов, прежде чем увидеть мой отвергнутый вступительной комиссией «шедевр». – Она делает звук телевизора громче. – Вот и начнем с «Убийства в “Восточном экспрессе”».
Пока они смотрят фильм, Хьюго все время ворочается, отчего раскладушка то и дело скрипит и стонет под тяжестью его веса. В конце концов он садится на ней, и его голова загораживает Мэй экран.
– Э-э-э… – произносит она, и парень снова ложится под отвратительный скрежет.
– Прости. Я просто так близко лежу. Тяжело смотреть.
Мэй оглядывает просторную кровать и гору подушек рядом с собой.
– Если хочешь, можешь сесть здесь, – стараясь держаться непринужденно, говорит Мэй. – Но только пока не кончится кино.
– Правда? – снова сев на раскладушке, спрашивает Хьюго.
У Мэй пересыхает во рту.
– Правда.
Кровать оказывается такой огромной, что она почти не чувствует, как Хьюго устраивается с другой стороны. Между ними лежит несколько подушек, но они все равно стараются держаться каждый своего края, скрестив руки на груди и глядя исключительно в телевизор – и Мэй уже сложно сосредоточиться на детективе, когда Хьюго так близко.
Он бросает на нее быстрый взгляд.
– Тебе тоже все еще кажется, будто ты в поезде?
До этого момента Мэй даже не замечала этого, но теперь и правда словно ощущает под собой несуществующее движение. Она кивает в ответ.
– Интересно, а завтра вечером нам будет казаться, что мы в гостиничной кровати?
Девушка улыбается.
– Сомневаюсь в этом.
– Кому может понадобиться столько подушек? – Хьюго скидывает несколько в изножье кровати, разрушив импровизированный барьер. – Лежишь как в зефире.
За окном продолжает шуметь дождь, но Мэй занимает лишь только что образовавшаяся между ней и Хьюго пустота. Она снова начинает мысленно напоминать себе, что он совсем недавно расстался с девушкой, что через неделю они больше никогда не увидятся, что он живет по другую сторону океана, и так далее, и тому подобное. Оставаться бдительной оказывается очень утомительным процессом, и в мерцающей темноте ее веки начинают тяжелеть.
Посреди ночи Мэй просыпается и чувствует, как они лежат совсем рядом.
Хотя, может быть, это всего лишь сон.
Хьюго
Хьюго резко открывает глаза от звука своего мобильника.
Он вытаскивает руку из ладони Мэй, чтобы отключить звонок, и только тогда до него доходит, что во сне они держались за руки. Он моргает, пытаясь вспомнить, как так получилось.
Телевизор в комнате по-прежнему работает, но только теперь на его экране мужчина в фартуке смешивает овощи в измельчителе и с ровным американским акцентом громко вещает о его многочисленных характеристиках. Хьюго потирает глаза, берет мобильник и, увидев, что звонили родители, вздыхает.
Сейчас чуть больше двух часов ночи, а значит, в Англии уже восемь утра. Его вдруг пронзает отчаянная тоска по дому: по братьям и сестрам, собравшимся за кухонным столом, по отцу, жарящему бекон, и по маме, которая пьет уже третью чашку кофе. Но при мысли, что им придется перезвонить, его охватывает дикий ужас. Хьюго вылезает из кровати и, войдя в ванную, осторожно закрывает за собой дверь.
– Вы когда-нибудь слышали про часовые пояса? – спрашивает он, когда на экране появляются их лица. Их всегда немного пугает такой способ общения, и они по-птичьи двигают головами, стараясь уместиться в маленьком окошечке.
– Мы получили твое сообщение про бумажник, – говорит его отец, – и должен сказать тебе, сынок, что ты меня разочаровал.
– Слушайте, – со вздохом отвечает Хьюго, – это была просто случайность. Я лишь…
– Теперь я должен твоей маме пять фунтов.
– Фрэнк! – шутливо ударив мужа в плечо, восклицает его мать.
– И еще пять Альфи.
Хьюго издает стон.
– Вот почему я так уговаривала тебя взять поясную сумку, – говорит мама, еще раз сердито глянув на отца, и Хьюго понимает, что она совсем забыла о том, что он тоже может ее видеть. Потом она опять поворачивается к экрану. – Я читала статью, в которой говорилось о том, что путешествовать с такой намного безопаснее.
– Так и есть, но только меня не обокрали, – сознается Хьюго, хотя, наверное, лучше было бы оказаться ограбленным, чем безответственным. По крайней мере, это была бы не его вина. Он садится на закрытую крышку унитаза. – Я просто забыл его. Глупо, знаю.
Его мама лишь кивает в ответ, словно другого она от него и не ожидала. Из-за отсутствия удивления на ее лице Хьюго становится еще хуже.
– Ты в порядке, дорогой? – спрашивает она, и ему почему-то хочется расплакаться.
