Через несколько минут он убирает телефон в карман и встает.
Мэй сидит в обзорном вагоне за одним из столиков, склонившись над камерой, и Хьюго проскальзывает на диванчик напротив нее.
– Это место мистера Бернштейна.
– Кого?
– Мистера Бернштейна. Я как раз беру у него интервью. Он только что рассказывал мне, как делал предложение своей жене перед тем, как отправиться во Вьетнам.
– На войну?
– Нет, в отпуск. – Мэй поднимает на него глаза. – Шучу.
– Послушай. Я очень извиняюсь за все, что произошло.
Она спокойно смотрит на него.
– За что именно?
– За все.
– Ну, из-за Маргарет можешь не извиняться, – перебирая линзы, говорит ему Мэй. – У тебя есть полное право встретиться с ней. У вас есть общее прошлое, и…
– Я знаю. Но я прошу прощения за фильм. Мне не следовало смотреть его. И точка. Я предал твое доверие, и это ужасный поступок. И еще я прощу прощения за…
– Хьюго.
– И еще. Может, не стоило говорить все это вот так. Но пожалуйста, знай, это не было ошибкой. Я правда так чувствую. Ты мне нравишься, Мэй. Очень. Эта неделя получилась такой невероятной только благодаря тебе, и клянусь… – Хьюго вдруг умолкает и смотрит на нависающего над ним пожилого мужчину в очень высоких брюках.
– Должно быть, вы ассистент режиссера? – говорит мистер Бернштейн, пожимая руку Хьюго. – Вы тоже будете задавать мне какие-то вопросы?
Хьюго внезапно кивает.
Мистер Бернштейн выглядит польщенным.
– Что ж, о чем вы хотите узнать?
– Я очень хочу знать, – говорит Хьюго и не спускает глаз с Мэй, – чувствуешь ли ты то же самое.
– Что чувствую? – озадаченно спрашивает мистер Бернштейн.
Но ни Мэй, ни Хьюго больше не обращают на него никакого внимания. Мэй молча смотрит на него, а его сердце вот-вот выпрыгнет у него из груди. Сжав руки в кулаки, Хьюго ждет, когда она что-нибудь скажет. Но выражение ее лица остается непроницаемым.
Кажется, проходит целый год.
Потом еще один.
«Боже! – думает Хьюго. – Что я наделал?»
Мистер Бернштейн наблюдает за ними, и Хьюго чувствует, что краснеет. Поезд, покачиваясь, увозит их все дальше в красные извилистые горы, которые поднимаются по обе стороны от вагона, словно место действия какого-то фантастического, далекого сна.
А может, все это и есть сон.
С каждой секундой Хьюго все больше убеждается, что совершил ошибку, огромную ошибку, и что это была чертовски ужасная идея.
Но тут Мэй находит своей ногой его ногу под столом, и когда он поднимает на нее глаза, то видит ее улыбку.
Его сердце замирает и начинает биться быстрее. Это ощущение похоже на пробку, вылетевшую из бутылки. От испытываемого облегчения Хьюго сейчас способен только на то, чтобы оставаться в вертикальном положении. Вопросительно подняв брови, он смотрит на Мэй, и она почти незаметно кивает.
Хьюго широко улыбается ей через стол.
– Так мы продолжим или как? – спрашивает мистер Бернштейн, переводя взгляд с Хьюго на Мэй, и та смеется, не отрывая глаз от парня.
– Да, мы продолжим, – говорит она.
Мэй
– Твоя очередь, – говорит Мэй, когда они возвращаются в купе после ужина. Они едут через Юту, небо мягкое и нежное, а горы превратились в очертания на горизонте. Хьюго прижимается лбом к окну, наблюдая за узкой речкой, несущей свои безмятежные воды вдоль путей.
Он удивленно поворачивается к ней.
– Правда?
– Правда.
– Но я думал, ты не хочешь, чтобы я принимал участие в фильме.
Мэй какое-то время разглядывает Хьюго, его карие глаза и темные волосы, рот, на котором появляется кривая усмешка, и ямочку на щеке. Ворот его футболки немного съехал набок, и почему-то это вызывает в ней теплые чувства. Она поправляет ткань, наклонившись к нему, ее пальцы задевают его шею, и тут, не в силах противостоять себе, Мэй быстро целует его и садится на место.
– Я передумала.
Его усмешка съезжает на другую сторону рта.
– Но почему?
– Не знаю. Наверное, потому что хочу услышать твои ответы.
Это не совсем правда. И он улыбается.
– Ну, мне будет трудно переплюнуть мистера Бернштейна. Или ту учительницу – Джун, верно? От ее истории я чуть не расплакался.
– Чуть? – спрашивает Мэй, и Хьюго, смеясь, хватает ее за талию и пересаживает к себе на сиденье. Она старается удержать равновесие, балансируя на его коленях, но через секунду ей уже все равно, потому что он целует ее, и в этот раз с каким-то отчаянным пылом. Через несколько минут они отрываются друг от друга, тяжело дыша, и Хьюго снова наклоняется, чтобы еще раз поцеловать ее в кончик носа.
Он двигается, и она садится рядом с ним. Плечом к плечу, они еле умещаются в кресле, предназначенном для одного пассажира.
– Ну что, до Сан-Франциско еще двадцать один час.
У Мэй такое ощущение, словно из нее выпустили весь воздух. Не так уж и много.
– И потом еще шестнадцать, пока я не уеду в Лос-Анджелес, – говорит она.
– А потом еще сутки, пока я не вернусь в Англию.
Мэй кладет голову ему на плечо, и он опускает подбородок на ее макушку.
– И все равно этого мало.
– Да, – мрачно соглашается он. – Мало.
Она смотрит мимо него в окно, туда, где отливают золотом несколько тоненьких облачков. Юта и Невада, а потом Калифорния. Она почти не думала о том, что на следующей неделе начнет учиться в колледже. Что ей нужно всего лишь пересечь еще несколько штатов, отправиться на юг, вдоль побережья, – и она окажется там, где ей предстоит провести следующие четыре года своей жизни.
«Твой мир станет таким огромным», – сказала ей перед отъездом бабуля, и Мэй удивляется, каким большим он уже стал, когда рядом с ней Хьюго, а перед ними – бесконечное западное небо. Они целый день записывали интервью, и теперь в ее голове гудит рой историй. Она с нетерпением ждет, когда наконец соберет вместе все эти жизни, пересекшиеся в поезде, на котором рассказчики мчатся через страну по самым разным причинам.
Впрочем, Хьюго она солгала.
Дело не в том, что Мэй все-таки решила взять у него интервью. Она по-прежнему считает, что он не подходит для этого фильма. Причина в куда более важных вещах.
Это пришло ей в голову, когда он сидел по другую сторону стола в обзорном вагоне, нервничая и ожидая ответа на вопрос, который даже не смог толком сформулировать. Мэй поняла: что бы ни случилось в течение следующего двадцати одного часа в поезде, а затем шестнадцати часов в Сан-Франциско, в конце концов им придется попрощаться.
