– Выбили окна?
Рахул прочистил горло.
– Вся машина. Сначала ее превратили в стекло, а потом разбили. Скорее всего, заклинанием тональной вибрации.
– Твою ж мать, – выдохнула я. – Она так умеет?
Он пожал плечами.
– Кто-то точно умеет. И все это не похоже на совпадение, понимаешь? Заклинание тоновой вибрации, оно… ты и сама знаешь, насколько оно редкое. Кто бы ни сотворил это с моей машиной, он хотел покрасоваться, на мой взгляд. Показать, на что он способен. А самое ужасное, что она специально выждала несколько месяцев, чтобы руководство школы не могло связать ее с этим инцидентом.
Я не знала, что сказать, поэтому в очередной раз сжала его руку. Он вздохнул и посмотрел на меня – у него был взгляд человека, желавшего покончить со всеми обидами.
– Как бы там ни было, это произошло в конце прошлого учебного года, а в этом году у нее уже другой учитель по углубленной физической магии. Она даже глазом не моргнула, когда спросила у меня, хорошо ли я провел лето.
– Черт, – выругалась я.
– Да, – ответил он. Несколько минут мы молчали, потому что наши «черт» и «да» выразили всю глубину того, что мы могли сказать по этому поводу. Тишину нарушал только шелест страниц, пока мы раскладывали журналы. Как только все стопки были рассортированы, Рахул щелкнул пальцами – кучки цветного глянца сложились в ровные, аккуратные прямоугольники.
Он откашлялся и взглянул на меня.
– Чтобы ты знала, – произнес он, – я не продавал ученикам работы по теоретической магии.
– Я так и думала.
– Это… это чистая правда. Табита с помощью заклинаний сразу же распознает обман. Да и я бы никогда не стал таким заниматься.
Я рассмеялась:
– Знаю, дурачок.
С его губ сорвался смех облегчения, в уголках глаз притаились морщинки.
Он выпустил мою ладонь и нервно провел пальцами по краям зеленой стопки.
– Я вот что подумал. Если ты сегодня вечером не занята, может быть, снова поужинаем? Вместе? – Вдоль линии роста волос Рахула выступила краснота, однако он смело продолжал: – Мне тут привезли огромную партию свежих гребешков. Должно быть… должно быть, я случайно заказал в два раза больше, чем нужно. А их необходимо съесть за следующие несколько дней. Так что я мог бы приготовить их для нас двоих. Если хочешь.
Меня мгновенно подхватили крутые эмоциональные горки, когда я представила ужин у него дома, а потом – завтрак у него дома, а потом – то, что между ними… а потом я вспомнила, что уже договорилась с Табитой пойти выпить. Я мысленно пнула себя за то, что согласилась.
– Черт, – вздохнула я. – Я бы с радостью, но на сегодня у меня уже есть планы.
– Тогда, может, завтра?
Я помедлила. Второе свидание переведет наше общение в нечто большее, чем забавный легкий флирт. Мне стоило поколебаться дольше, но я не смогла. Оно было так близко – второе свидание с человеком, которому я нравилась.
– Да. Давай завтра.
– Отлично, договорились! – Он так усиленно пытался скрыть облегчение, что я фыркнула от смеха. – Я, в общем. Наверное, я должен сказать, что пришлю тебе свой адрес, но он вряд ли тебе пригодится, раз уж мы с тобой соседи.
Я улыбнулась.
– С меня бутылка вина. Буду с нетерпением ждать встречи.
Мы не знали, что еще сказать, поэтому просто пялились друг на друга: итак, мы это сделаем. А минуту спустя оба решили прервать возникшее напряжение.
Я – смехом той другой Айви: звонким, искристым и необычным.
Он – поцелуем, перегнувшись через стол.
Когда Рахул уперся в столешницу, его аккуратно сложенные стопки журналов покосились и, соскользнув со стола, полетели на пол. Одна из них, самая большая, упала мне на ноги, ударив по голеням. Он положил руку мне на талию и потянул к себе через стол – уголок журнала болезненно впился в бедро. Мы стукнулись зубами.
Это было прекрасно. На мгновение – всего одно, но такое долгое мгновение, когда мои зубы успели сомкнуться на его нижней губе, – я позабыла обо всем: о шепоте из библиотеки; о выдуманной Айви Гэмбл; о кровавом пятне на ковре; об учениках, которые могли совершить убийство. В это мгновение единственное, что заставляло мое сердце гулко стучать, – это дыхание Рахула, щекочущее кончик моего языка.
На одно это мгновение все стало хорошо.
Глава двадцатая
Табита ковырялась в практически пустом ведерке с попкорном, стоявшем на столе, и отделяла раскрывшиеся зернышки от целых. Сегодня в баре по сравнению с прошлой пятницей было более людно, поэтому она соорудила вокруг нас кокон тишины – невидимый пузырь спокойствия, благодаря которому мы могли слушать неловкое молчание, временами появляющееся между нами. К нам подошел официант – громадный светловолосый парень, выглядевший так, будто он ездит на работу из своего дома в Валгалле
[8]. Своими излишне рельефными ручищами он забрал наши пустые стаканы и заменил их на полные. Табита с сомнением уставилась на свой новый бокал.
– Мы разве их заказывали?
– Не думаю, – проговорила я, – но все может быть. – К этому времени мы обе уже были порядочно пьяны, так что вполне могли заказать напитки и забыть, пока официант их не принес. Табита сунула палец в свой коктейль – напиток приобрел насыщенный розовый оттенок.
– Что ты сейчас сделала? – поинтересовалась я с набитым попкорном ртом.
– Перекрасила его в розовый, – ответила она.
– Зачем?
Сестра пожала плечами.
– Чтобы он был розовым.
Я сделала глоток своего не розового напитка и обнаружила, что больше не чувствую в нем вкус алкоголя. Тогда я мысленно попыталась оценить степень своего опьянения и сравнила ее с тем, сколько еще мне нужно выпить, чтобы за весь оставшийся вечер не расплакаться или же не разразиться неприличным смехом, а, может, и то и другое. Подсчитав, выяснила: очень много.
– Слушай, а у тебя есть какое-нибудь средство от похмелья? – спросила я.
– Да, большой сочный чизбургер и… литр красного «Гаторейда», – пробубнила Табита и, лизнув кончик пальца, принялась собирать им крошки от попкорна. Я закатила глаза.
– Да нет же, ты знаешь, о чем я. Магическое средство.
Она лизнула палец, облепленный крошками от попкорна, и покачала головой.
– Для каждого типа оно – свое, – пояснила она. – О каком похмелье идет речь: после виски или текилы? У тебя болит голова, тошнит или… – Она захихикала в совершенно нетипичной для себя манере, а потом устрашающим голосом протянула: – Или поно-о-ос?
