– Ах, конечно!
Восклицание вырвалось как бы само собой, и глаза Гортензии загорелись. Но это была лишь мимолетная вспышка, которую быстро погасил горестный вздох:
– Не знаю, позволит ли дядя. Он тоже довольно… довольно суров!
Доктор Бремон рассмеялся.
– Видел, видел! – уверил он ее. – Что ж, мы спросим его при следующем моем визите, если к тому времени он вернется… А теперь, – прибавил он, вынув из часового кармашка толстую золотую луковицу, украшенную резьбой, – я вынужден покинуть вас, поблагодарив за столь очаровательное гостеприимство. Могу я надеяться, что у вас найдется кто-нибудь, способный довезти меня до дому?.. Ваш кучер, должно быть, еще не пришел в себя!
Действительно, Жером все спал, и отправиться с доктором в Шод-Эг поручили Пьерроне, что преисполнило его радостью и тщеславием. Он с детства умел править лошадьми, но доверили ему их впервые. А ко всему прочему, ему предстояло интересное приключение: доктор Бремон, учитывая юные лета мальчика, предупредил Гортензию, что оставит его у себя на ночь и отошлет назад только на следующий день не слишком рано.
– Он еще слишком юн для наших ночных дорог, – на прощание заметил врач.
Когда же Гортензия попросила назвать сумму, причитающуюся ему за визит, он, смеясь, отказался ее объявить:
– Я улажу это с маркизом де Лозаргом. Не дело юным девицам платить за молодых людей…
После его отъезда Гортензия поднялась к Этьену и предложила сыграть партию в шахматы, как делала это каждый день после полудня. В игре оба были примерно одинаково сильны (она обучилась у отца, он – у своего наставника) и находили живейшее наслаждение в этих поединках.
– Можно подумать, что вы и доктор прониклись друг к другу симпатией? Вы сегодня такая веселая, – заметил Этьен, пока Гортензия расставляла фигуры на доске, инкрустированной эбеновым деревом и слоновой костью.
– И правда! Я с тем большей охотой беседовала с господином Бремоном, что он показался мне очень добрым и благородным! Ах, Этьен, он не только не позволил мне оплатить визит, но к тому же пригласил погостить в его доме, где я могу видеться с его дочерьми, одна из которых – моя ровесница. Как вы думаете, дядя разрешит?
– Это вам доставит удовольствие, не так ли?
– Да… Признаюсь! Ах, не думайте, что я скучаю рядом с вами, – поторопилась она прибавить, опасаясь, что может его обидеть. – Но в монастыре я жила вместе с целым сонмом девиц моего возраста…
– А здесь при вас только Годивелла! Не пытайтесь извиняться, дорогая, – успокоил ее Этьен с улыбкой, которая очень ему шла. – Это так естественно. К несчастью, я боюсь, что мой родитель не даст согласия…
– Ах! Но почему!..
– Потому что доктор Бремон – это доктор Бремон, а вы, вы племянница маркиза де Лозарга, – с горечью заметил он. – Существуют преграды, которые мой отец никогда не пожелает преодолеть. Мы бедны, как Иов, и, может быть, еще более нищи духом, но он ни за что не согласится это признать! В любом случае недурно, что доктор Бремон стал симпатизировать вам и с места в карьер вас пригласил.
– Что же в этом хорошего, если я все равно не могу принять его приглашение?
– Потому что Шод-Эг всего в трех лье отсюда, и если в один прекрасный день вы убежите из замка, вас будут разыскивать везде, кроме как у доктора Бремона. Может быть, он поможет вам добраться до Клермона…
Рука Гортензии привычным жестом подвинула фигуру, делая первый ход, но ее взгляд был по-прежнему прикован к лицу кузена.
– Вы все еще лелеете мысль о бегстве? – мягко спросила она.
– Да. Потому что мой отец не оставит вам выбора. У вас не будет иной возможности.
– Но при всем том у меня нет особого желания расставаться с вами, Этьен. Каждый проходящий день все более привязывает меня к вам…
– И меня тоже, Гортензия! Вот именно поэтому я хочу видеть вас счастливой, а здесь этому не бывать никогда. Невозможно жить счастливо в Лозарге!
Партия в шахматы уже не шла так, как обычно. Произнесенные слова тяготели над юными душами, и молодые люди, погруженные в свои думы, стали слишком рассеянны. Этьен, вероятно, даже более кузины, поскольку он дал себя без труда обыграть.
– У нас, Гортензия, сейчас ум не расположен к этому занятию, – с усталым вздохом заключил он. – Вам лучше прогуляться, чтобы воспользоваться последними лучами солнца, а то оно скоро зайдет…
Соблазнившись солнечным днем, Гортензия решила последовать совету кузена. В своих недавних блужданиях в окрестностях замка она обнаружила на нависшем над потоком скалистом уступе славное убежище: маленький естественный грот, неглубоко вдававшийся в скалу, откуда открывался великолепный вид на долину. Там было чуть сыровато из-за мельчайшего водяного тумана, поднимавшегося от кипящей воды, но это не представляло неудобств для девушки. Она стала обживать маленький грот и уже трижды навещала его.
Покидая замок, она встретила возвращавшегося туда Эжена Гарлана. Вооруженный потухшим фонарем и небольшой мотыжкой, библиотекарь выглядел еще диковинней, чем всегда. Его одежды, особенно вязаный шерстяной колпак с таким же шарфом, обернутым вокруг головы, были заляпаны грязью и известью. Глаза, напротив, блестели, точно свечки за огромными стеклами очков, а руки дрожали от возбуждения, и он говорил сам с собой.
Поравнявшись с девушкой, он с безумным видом поглядел на нее.
– Я нашел вход! – торжествующе объявил он. – Я же всегда знал, что он существует… Я знал, знал!..
Гортензия не успела спросить, о каком входе он ведет речь. Впрочем, он, быть может, и не ответил бы ей, ибо, казалось, ничего не замечал вокруг.
Гарлан уже скрылся в замке, не переставая жестикулировать и что-то бубнить, а Гортензия, пожав плечами, продолжила свой путь, думая о том, что возвращение к излюбленным изысканиям произвело весьма курьезное действие на их странного постояльца. Теперь он не только совершенно не занимался с Этьеном, но и пропадал по целым дням то вне замковых стен, то в своей библиотеке. Он появлялся, когда колокольчик созывал всех к столу, быстро проглатывал то, что оказывалось на его тарелке, и, не успев прожевать последний кусок, бормотал слова извинения и исчезал. Положительно, этот оригинал с энтузиазмом встретил неожиданные каникулы, продолжающиеся благодаря отсутствию в замке маркиза.
Перед тем как вывести к потоку, тропинка ныряла под кроны елового леса, а затем шла по краю небольшого лужка, где уже раскрывались мельчайшие голубые цветки вероники. Молодая трава из-за них отливала лазурью и под лучами солнца напоминала морскую гладь. Гортензия с радостной улыбкой оглядывала этот прекрасный клочок земли, улыбнулась заодно и желтой трясогузке, пролетевшей над ее головой. Она все глубже чувствовала прелесть сурового и прекрасного края.
Но внезапно очарование было нарушено. Едва Гортензия приблизилась к скале, послышалось грозное рычание, и почти в тот же миг она увидела устрашающий силуэт крупного рыжего волка, преградившего ей дорогу у самого входа в пещеру.
