– Есть решение.
Пивнев сказал зло:
– Я о них уже наслышан.
– Настоящее решение, – сказал Кречет.
Что-то в его голосе заставило генерала поднять голову.
Всмотрелся, голос его дрогнул:
– Если и оно окажется... липой, то я застрелюсь.
Я увидел, как в глазах Кречета промелькнуло одобрение. Давно
не слышал, чтобы кто-то готов был застрелиться.
– Решение, которое многое даст России, – сказал
Кречет. – Очень много! А заодно позволит иных противников просто стереть с
земли.
Пивнев вскинул голову. В лице ясно читались страх и надежда.
– Что значит... стереть?
Кречет сказал жестко:
– Чечня это или какой еще регион, но если там избивают
русских, уничтожают, изгоняют из домов, то мы просто обязаны ввести туда
войска. И дать приказ стрелять в каждого, кто заподозрен... только заподозрен,
что вооружен! Стрелять за косой взгляд, за дерзкий вид, стрелять в каждого, кто
покажется потенциально опасным. Журналистов допускать лишь потом, когда пройдет
такая... очистительная война. А какой продажный крикун гавкнет что-то о нарушении
прав, то пристрелите и его на месте. На войне не без несчастных случаев!
Послать только те войска, что уже озлобились, кто будет сперва стрелять, а
потом спрашивать... Мы должны расквитаться за позор. И мы это сделаем.
Пивнев смотрел счастливо, лицо порозовело, он весь
помолодел, грудь раздалась, а спина выпрямилась, но когда Кречет оборвал речь,
глаза генерала начали гаснуть.
– Я не представляю, – сказал он протрезвевшим
голосом, – как это можно сделать.
– Я скажу, – пообещал Кречет. – Но если я это
гарантирую, то...
Генерал встал, вытянулся:
– Любое ваше приказание будет выполнено! Любое. Если
это позволит мне дать такой ответ Чечне или кому-то еще, то я готов... не знаю
даже на что готов. Хоть сделать обрезание и стать иудеем!
Кречет скупо улыбнулся:
– Ну, до этого не дойдет. Однако нечто подобное
предстоит. И еще... Что за черт?
Поморщился, к нам тащилась целая колонна разноцветных машин:
от роскошного кадиллака до джипа, правда, даже джип роскошен до безобразия:
блестит как солнце, нашпигован компьютерами, во все стороны торчат теле и
кинокамеры, а народ настолько пестрый, горластый и наглый, что за версту видно
– пресса.
Кречет дернулся:
– А этот сброд зачем?
– Пресса освещает все, – ответил Пивнев медленно,
и нельзя было определить по голосу, одобряет приезд прессы или осуждает.
– Черт, тут одни шпионы!
– Наверное, есть и просто газетчики, – успокоил
Пивень, в голосе звучала прежняя насмешка. – А вы их к стенке! Здесь чисто
поле, никто и знать не будет.
– Хорошо бы, – вздохнул Кречет.
– А кто мешает? Сопляки, недоумки с микрофонами!
– А где набрать умников на всю страну, – сказал
Кречет тоскливо. – Так не бывает, чтобы вся страна – умники... Или хотя бы
половина. Этих побьешь, другие возьмут в руки микрофоны да телекамеры... Надо
терпеть, пока эти подрастут, поумнеют. Или хотя бы повзрослеют... Ладно, раз уж
приехали, пусть расставляют свои микрофоны. Я сейчас поговорю с захваченным
шпионом... не смейтесь, в самом деле нечто подобное изловилось, но через
полчаса вернусь.
Странно, подумал я, Кречет – первый из президентов, которого
пресса не любит, предыдущих она лизала в зад в любом случае, а оппозицию
оплевывала с рвением чисто русских холуев, подлейших и бесстыжих. То ли так уж
верят, что Кречет их не тронет, то ли спешат свалить Кречета до того как
тронет...
Глава 46
Одетый в пятнистую форму десантника, в чем многие усмотрели
зловещий смысл, далеко идущие намеки, Кречет встал на фоне колонны танков.
Пусть с холостыми зарядами для учения, но за спиной маячили генералы, которые
смотрели на телевизионщиков с неприкрытой неприязнью.
Корреспондент ОРТ, сытый и наглый, что привык показывать
себя, любимого, на экранах чаще, чем президентов и политиков, поинтересовался
жирным голосом:
– Господин президент, что означают эти маневры? В чем
их скрытый смысл?
Кречет ответил сдержанно:
– Две недели войска НАТО проводили маневры, где боевой
техники было задействовано больше, чем у нас. И что же? Вы их не спрашивали, им
можно. Войска США три дня назад закончили совместные маневры с южными
союзниками в Японском море, это близ наших берегов... Опять же, это в порядке
вещей. А совместные учения Украины и НАТО? Но вы ищете скрытый смысл только в
наших маневрах.
– Но все же...
– Смысл в том, что Россия выходит из болезни. И заново
осматривает себя, что у нее в порядке, а что нужно подтянуть. Вам, как
увильнувшему от армии и уже отмазавшему от армии своего сына... Возражаете?
Василь Павлович, после этой пресс-конференции раздай господам из прессы
заключения врачей... да-да, как фальшивое, так и истинное... Так вот, вам,
повторяю, как увильнувшему от армии и отмазавшему от нее своего сына, хотелось
бы, чтобы наша армия перестала существовать! Что ж, благое дело. Но сперва
пусть уничтожат свои армии те, на чьих землях не побывали захватчики, на чьих
землях не горели дома, не строили концлагерей, не истребляли население... Но
что-то ни ваша хваленая Америка, ни Австралия, ни Мексика своих армий не
сокращают! Почему?
– Господин президент, – задал вопрос корреспондент
четвертого канала, – а что вы скажете о... скажем так, о исламизации
России? Правда ли то, что вы намерены превратить Россию в исламское
государство?
По рядам пронесся взволнованный шумок. Блицы заполыхали
чаще, стремясь запечатлеть каждый миг, когда президент произнесет роковые
слова.
Кречет широко и чистосердечно улыбнулся:
– Что за чушь? Я ведь не князь Владимир!
– Но только в Москве сейчас начата постройка десяти
крупных мечетей...
Кречет развел руками:
– А как же права человека? В той же Москве, о которой
вы говорите, живет около миллиона мусульман. Если не больше. Но православных
церквей – несколько сотен, а мечеть – одна. Странное у вас понятие о
справедливости!
Блицы щелкали, в наступившую заминку вклинился корреспондент
с сильным западным акцентом:
– Господин президент... но, как бы выразиться
поделикатнее... православная церковь в России всегда пользовалась сильной
поддержкой государства. Как при царях, так и, негласно, при Советской власти.
Если дать исламу свободу...
– Вы сами и ответили, – сказал Кречет. – Да,
эта чужая вера, принесенная на штыках... пусть на мечах и копьях из Византии,
так и не прижилась на Руси. Ее поддерживали князья, всюду строя церкви и
насильно загоняя туда народ, затем – цари, а потом – генсеки. Сейчас же –
впервые! – я просто даю всем равные права. Я не насаждаю ислам, как вы
пытаетесь представить. Я просто даю людям возможность выбирать. И это при том,
что православие укоренилось даже в головах тех, кто почему-то считает себя
интеллигентами. Ну, вы же знаете, есть люди, которые причисляют себя к интеллигенции
только потому, что получили высшее образование?
