– И я не понимал, – признался Савельевский. –
Разве что в детстве...
Что-то в его тоне насторожило Рэмбока, почему-то русский сказал
в прошедшем времени, словно теперь опять что-то смутно понимает, но ровный гул
двигателей действовал успокаивающе, и неясные опасения выветрились. Он привык
чувствовать опасность за сто миль по движению воздуха, а здесь опасности не
было. Точно не было.
Глава 47
К Кречету, еще более окруженному офицерами, протиснулся
генерал Пивнев. Крупное медвежье лицо вытянулось как у коня, а испуганные
заячьи глазки стали похожими на глаза речного рака. Кречет всмотрелся пытливо:
– Вас что-то тревожит, Николай Иванович?
– Очень, – ответил генерал хрипло. – Такое
интервью! Вы отчаянный человек, господин президент!.. Я все понимаю, даже
где-то в глубине души одобряю это дикое... чудовищное решение... да-да, я же
вижу, что будет дальше! Если у нас восторжествует ислам, то Россия в силу ее
могучей технологии, ее ракет, ядерного оружия... встанет во главе
мусульманского мира! Но если... проиграет и мусульманский мир?.. Как проиграл
Советский Союз?
Кречет развел руками:
– Ну, многое зависит от нас. Мы уже будем стоять во
главе мусульманского мира. Но если предположить худшее... и мусульмане
проиграют тоже, то это случится нескоро. Очень нескоро. Все это время Россия
будет, как вы верно сказали, стоять во главе исламского мира. Она будет тем
мечом аллаха, которым последние романтики этого подлого прагматичного мира
попытаются защитить вечные ценности человека: честь, любовь, достоинство,
верность слову...
Генерал подумав, наклонил голову:
– Да, это будет нескоро. Да и баба надвое сказала. Мне
кажется, если не дети, то внуки этого обожравшегося скота, именуемого
современным человечеством, затоскуют о настоящей любви, о чести, верности...
Если к тому времени еще продержимся, то мы победим.
– А мы продержимся, – сказал Кречет серьезно.
– Должны, – сказал Пивнев медленно. Мне почудилось,
что уже мысленно примеряет если не чалму, то видит в зеркале свое отражение с
папахой и бородой мюрида. И еще не может определить, нравится ему это или нет.
* * *
Пока подготавливали вертолет для перелета обратно,
массмедики уже оккупировали его со своей громоздкой аппаратурой, а я
осматривался, чувствуя себя совсем в чужом мире, более чуждом, чем если бы
оказался на Марсе.
Рядом со мной офицер жаловался другому, низкорослому, но у
которого низенький рост компенсировался объемистым животом, а фуражка была
побольше мексиканского сомбреро:
– У меня вчера среди ночи малыш расхныкался: папа,
хочу, чтобы слоники бегали! Чертыхнулся, полночь, а тот уже ревет: хочу, чтобы
слоники бегали!!! И так попробовал уговорить, и по-другому, уже вопит, спать
сам не хочет и мне не дает. Хочу, чтобы слоники бегали, и все тут!.. Ну,
пришлось встать, поднял всю казарму: в полной выкладке и в противогазах по
кругу бегом марш!
Офицер заржал, я стиснул кулаки. Только за это я перестрелял
бы все это тупое быдло, что носит офицерские фуражки. А в газетах еще ломают
голову: почему из интеллигентных семей не рвутся, отпихивая друг друга локтями,
в армию? Тысячу раз прав тот газетчик, что отмазал сына от армии. Вот только
жаль, что сотни тысяч других не могут...
Появилась толпа генералов, но Кречет выделялся как ростом,
так и той властной уверенностью, что в конце-концов привела к президентскому
креслу, Увидев меня, кивнул, приглашая, генералы тут же взяли меня в
почтительное кольцо, я двигался по правую руку от Кречета.
Взгляды, которые я ловил на себе, были несколько странные.
То ли их смущало мое поврежденное лицо, хотя Марина с военными медиками сделали
все, что могли, чтобы затушевать ссадины, то ли злопамятный Яузов расписал мои
похождения на военной базе, и генералы еще не могли сориентироваться, хорошо
это или плохо, что военная база уничтожена, построят ли им поновее.... Но он
мог рассказать и о способе добывать информацию...
Я уже начал жалеть, что пошел, можно бы на машинах, я ж не
военный, мне эти марш-броски ни к чему, футурология говорит, что в будущем
армий не будет вовсе, но впереди наконец показалось вытоптанное поле, на
котором занимались десантники.
Все они стояли в шахматном порядке, каждый на своем квадратике,
все одновременно делали резкие движения то правой, то левой конечностью,
изредка сменяя верхнюю на нижнюю.
Кречет придирчиво понаблюдал, обронил благосклонно:
– Неплохо. Как вижу, нет и следа этих модных штучек с
каратэ, кун фу?
Сопровождающий полковник, весь в пятнистом с головы до ног,
оскорблено дернулся:
– Профессионалы знают, что самбист-перворазрядник легко
бьет любого мастера каратэ или кун фу. А у меня здесь не перворазрядники!
Лицо его дышало гневом и обидой. Кречет усмехнулся, а я едва
ли не впервые с сочувствием посмотрел на человека в военной форме, да еще
такого накачанного со зверской тупой мордой кадрового военного. Все эти
восточные единоборства популярны из-за картинности, диких воплей, загадочных
жестов, непонятных и потому столь привлекательных. А в реальности это все
равно, что средневекового мушкетера, пусть даже лучшую шпагу мира, картинно
размахивающего шпагой, поставить в поединке с современным шпажистом. Смотреть
на поединки нынешних бойцов на шпагах неинтересно: молниеносные скупые движения
в течении долей секунды, и вот один убит, а кто – не успеваешь заметить. То ли
дело средневековый мушкетер, картинно подпрыгивающий, размахивающий шпагой и
еще успевающий насмешничать над противником! Но понятно же, что у него нет шансов
против современного шпажиста.
– Неплохо, – повторил Кречет. Он покосился на мое
равнодушное лицо, неожиданно усмехнулся: – Понимаю, понимаю... Вы таких
десятками, одной левой!.. Господа, вы будете смеяться, но вот этот человек...
из соображений высшей секретности я не назову его имени, вчера вечером проник
на военную базу противника, все разведал и полностью ее уничтожил.
Генералы смотрели почтительно, серьезно. Один сказал
осторожно:
– Это достойно восторгов... Но почему смеяться?
– Потому, – ответил Кречет, – что всю эту
операцию, на которую понадобился бы не один батальон «Альфы», он провел без
единой царапины! Но разбил лоб и скулу, когда затаскивал в машину одну
очень-очень красивую женщину.
Я толстокож, но ощутил, как под прожекторами десятков пар глаз
тяжелая кровь прилила к лицу, а ушам стало жарко. Но они все еще не смеялись, а
только смотрели с жадным восторгом, а улыбаться шире и шире начали только
тогда, когда я покраснел, как рак в кипятке.
У счастью, подбежал тот молоденький офицер, что приносил
портативный телевизор, прокричал звонким мальчишечьим голосом:
– Гоподин президент, все выполнено!
