– Прошу извинить, что-то срочное.
Он поднял трубу, а потом, оглянувшись на нас, сделал
неслыханное, на что не решился бы ни один президент: нажал синюю кнопку, давая
нам возможность всем услышать, тотчас же торопливый мужской голос прокричал в
испуге и усердии:
– Господин президент!.. Господин президент!.. Только
что группа террористов захватила заложников!.. В здании Сбербанка!.. В
заложниках семьдесят человек. Среди них – женщины и дети. Кого направим для
переговоров?
Лицо Кречета стало жестким, словно его вырезали даже не из
камня, а из железа. Холодным злым голосом поинтересовался:
– Вы кем работаете?
– Я? – растерялся голос.
– Да.
– Зам министра внутренних дел...
– Да? А я уж подумал, что метите на министра
иностранных дел или культуры. Какие переговоры с террористами?.. У вас что,
патроны кончились?
Голос на том конце провода осел, пролепетал:
– Господин президент, если я правильно вас понял...
Кречет рыкнул:
– А меня не надо понимать иносказательно. Я отдаю
приказы, и отвечаю за них я. В переговоры не вступать. Быстро штурмовые
отряды!.. Заложников освободить, преступников уничтожить на месте.
На том конце провода шебаршилось, затем в голосе проступило
радостное изумление:
– Господин президент... Я приложу все силы, чтобы
освободить заложников без потерь, а на террористах... сэкономятся деньги
налогоплательщиков на всякие суды, что и так...
Кречет, не дослушав, опустил трубку. Забайкалов первый
нарушил тяжелое молчание:
– Западные страны поднимут крик. Ведь при штурме кто-то
из заложников да пострадает.
– Мы все сейчас заложники, – мрачно пошутил Яузов,
но это не прозвучало шуткой.
– С одной стороны – запад, – сказал Коган, –
с другой стороны – энтузиазм простого народа. Как только увидит, что
преступников расстреляли... пусть даже не расстреляли, а перебили при захвате,
но все же до суда не довели, то народ будет за такого президента обеими руками.
Ведь, чего греха таить, никто в нашу судебную систему не верит. Да и на самом
деле, слишком много настоящих матерых убийц, взятых с оружием в руках над
телами жертв, оказывается на свободе очень скоро. Хорошо бы еще наш президент
повесил на Красной площади с десяток преступников, или возродил обычай рубить
головы на Лобном месте! Простой народ этого требует, а интеллигенция, хоть и
вяло протестует, говоря чужими словами о гуманности, но в глубине своей
подленькой души будет рада...
Он говорил с серьезным видом, и нельзя было понять, где
кончается серьеза, и где пошла насмешка.
Кречет следил за всеми исподлобья, лицо неподвижное, только
желваки время от времени вздували кожу, словно из глубин океана показывали
спины огромные неведомые звери.
– Терроризм, – проговорил он с отвращением, но я
ощутил, что это относится не к самому терроризму, а то ли к принятым законам,
что узаконивали беззаконие, то ли к нам, сидящим с ним рядом. – Почему в
СССР терроризм был невозможен? Да потому, что с террористами на переговоры не
шли. А если в первые годы Советской власти кто-то и пробовал таким путем
чего-то добиться... вынужден напомнить, что терроризм – это русское
изобретение, это создали и обосновали наши видные теоретики – князь Кропоткин и
Бакунин, так что не Западу нас учить, как обращаться с терроризмом!
Мирошниченко, пресс-секретарь, который сидел тихонько, как
серая незаметная мышка, впервые осмелился подать голос:
– Но, господин президент, надо как-то обосновать...
Меня разорвет пресса...
Кречет громыхнул:
– Так и обоснуйте. Когда в квартире пожар, только идиот
будет стоять на балконе и делать зарядку на свежем воздухе! А мы не идиоты. По
крайней мере, не настолько. Вот когда пожары погасим, тогда... Да, будут
нарушения законности... потому что закон плетется за жизнью, а та сейчас
несется галопом, закусив удила, мы не в состоянии предусмотреть все, закон
всегда опаздывает... Виктор Александрович, вы не заснули? То-то перед вами уже
второе блюдо с бутербродами пустеет... Или вы для своего пса воруете?
Я сказал осторожно, чувствуя себя дураком, что ввязался в
это дело. Ведь когда человек решится что-то делать, он ищет только
подтверждения своей правоты. А любое замечание выглядит как личное оскорбление.
– Я хотел бы, – сказал я тихо, – чтобы
все-таки поняли: другого человечества у нас нет. Вообще нигде нет. Ни на Марсе,
ни на Тау Кита. Есть эти, которым интереснее слушать по телевизору с кем спит
модная певичка, чем рассуждения философов, они слушают по шестому каналу
анекдоты под раскаты коллективного хохота, они ленивы, они тупы... но других
людей нет.
Голос мой становился все тише. Меня не слушали, это ясно. Я
говорю слишком абстрактные вещи, зря меня пригласил Кречет, я ни к черту в
компании практиков...
Кречет, похоже, ощутил общее настроение, хлопнул ладонью по
столу, прервав меня на полуслове:
– Похоже, мы заработались. Целых пять минут урвали у
обеда!.. Давайте прервемся на часок, в столовой уже супы остывают, а потом
продолжим с новыми силами.
Все сидели как истуканы, никто не решался показать, что
готов оставить работу ради какого-то обеда, Забайкалов начал грузно подниматься
первым, но Коган вскочил как живчик, заявил жизнерадостно:
– Посмотрим-посмотрим, чем кормят из солдатского котла!
Кречет удивился:
– Солдатского?.. Я еще ничего поменять не успел. Так что
придется призвать вас в ряды, чтобы есть, так сказать, в обстановке,
приближенной к боевой...
Коган в страхе выскочил, а когда мы гурьбой добрались до
столовой, что ошеломила меня как размерами, так и богатством, Коган уже сидел
за столом, уставленном так, что подламывались ножки, жрал в три рыла, расставив
локти.
– Как работаем, – заявил он с набитым ртом, –
так и питаемся.
Глава 12
Кречет сел за крайний угловой стол, к нему, как железные
опилки к магниту устремились одинаково улыбающиеся официантки. Салатики тут же
убрали, взамен появилось что-то вроде бараньего бока с кашей. Я услышал запах
жареного мяса, невольно замедлил шаг. Кречет помахал рукой:
– Виктор Александрович!.. Давайте сюда. Я закажу для
вас что-нибудь диетическое.
– Тогда я с вами поменяюсь, – сообщил я. –
Это что у вас?.. А, гусь? Я думал, таких огромных не бывает.
Пузырьки вздувались и лопались на коричневой корочке, а
когда она лопалась, оттуда вырывались такие пахучие струи, что мой желудок
начал прыгать как зверь, кусать за ребра. Я сглотнул слюну, мои глаза не
отрывались от гуся:
– Теперь вижу, что в президентстве что-то есть...
