Яузов заметил с ухмылкой:
– Ну, насчет первых и единственных загнули. Вон и
Чечня, и Саддам Хусейн, и Кувейт...
– Наш футумартиролог, – отпарировал Коган, –
говорит о цивилизованных странах! По крайней мере тех, кого принято именовать
цивилизованными.
– Кто сам себя называет так, – поправил
Кречет. – Впрочем, какая беда от того, что население получит право иметь
оружие?.. Бандиты и так обвешаны им, как опереточные герои. Если разрешить
продажу оружия частным лицам, то покупателями будут только добропорядочные
граждане. Ведь почему власть не желает позволить простым гражданам иметь
оружие? Да потому, что труднее их будет грабить!
Я посмотрел с удивлением:
– Я что-то не понимаю. Как будто не вы президент!
– Значит, первый грабитель?
– Просто самый крупный, – уточнил я. – Как вы
понимаете, это не оскорбление, а констатация. Еще наши первые князья ездили на
полюдье, что на современном языке именуется иностранным словом «рэкет»...
Он отмахнулся:
– Да знаю-знаю, что и терроризм, и рэкет, и захваты
заложников – это чисто русское изобретение. И слоны тоже все наши. Мне кажется,
что оружие можно не давать англичанам, у них и так прямые спины, а смотрят
прямо в глаза. А русским надо! Оружие в самом деле придает гордость. Когда я
беру в руки пистолет, у меня раздвигаются плечи. Черт, да не обязательно
держать в руках: достаточно купить и запереть в шкаф, но само осознание, что у
тебя есть оружие, делает твой взгляд гордым.
Министр МВД деловито положил перед собой калькулятор:
– А давайте сперва прикинем, сколько олухов погибнет в
первые месяцы, пока привыкнут, пока установятся новые отношения.
Кречет смотрел нетерпеливо. Коган вытащил свой калькулятор,
огромный, почти ноут-бук, принялся демонстративно пересчитывать, не давая
министру передернуть цифры.
– Ну, – спросил Кречет нетерпеливо, – сколько
у вас было в школе по арифметике?
– Так мы ж не в столбик, – бодро откликнулся
Коган, он торопливо складывал, делил, множил, пальцы порхали по клавиатуре, как
кузнечики по лугу. – Тут потруднее, техника-то какая...
– Что за министры, одни второгодники...
Коган придвинул к Кречету калькулятор, предлагая посмотреть
на итог, а заодно позавидовать импортной штуковине:
– Что-то около шестисот-семисот.
Кречет повернулся к силовому министру:
– Сколько, говоришь, у тебя гибнет людей на дорогах?
– Как гибнут, так у меня... За год около двух тысяч.
Примерно втрое больше, чем у Яузова.
Яузов грозно засопел, повернулся к нему всем корпусом.
Зрелище было устрашающее, словно в сторону берега развернулась корабельная
башня. Острые глазки из-под мощных надбровных дуг уставились как жерла орудий:
– У меня?
– За всю войну в Чечне, – поправился силовой
министр после рассчитанной паузы.
– Тогда не я был министром, – возразил Яузов
сварливо.
Кречет сказал жестко:
– Пусть Кленовичичевский с его командой наплюют на мою
могилу за несоблюдение прав и прочего словесного дерьма, что превратило наших
людей... да только ли наших!.. в не знаю что... но оздоровление народа стоит
крохотного кровопускания. Для начала разрешим вооружиться казакам. Если у
горцев национальная традиция ходить при оружии, то была и у казаков. Это
Советская власть отобрала, а мы где с нею распрощались, а где держимся. Причем,
казакам разрешим вооружаться не только личным оружием, а как было встарь. Каждый
с личным оружием, на станицу два-три танка. Пару бронетранспортеров, с десяток
гранатометов. Может танков и бронетранспортеров даже побольше. Ведь они вместо
коней, а каждый казак должен был содержать дома боевого коня со всем
снаряжением?.. А за недельку-другую разработаем и примем закон и о гражданах
России.
Он потянулся сладко, взглянул на часы, удивленно покачал
головой. Я с трудом разогнул затекшую спину. Уже за полночь.
Яузов тоже посмотрел на часы, буркнул:
– Что-то мне кажется, при таких темпах мы его примем
уже завтра.
– А что? – откликнулся Кречет бодро, только темные
круги под глазами выдавали усталость, – мы неплохо поработали. Посмотрим,
во сколько приползете завтра.
Министры переглядывались, а Коган откашлялся и сказал нежным
бархатным голосом:
– Значит ли это, Платон Тарасович, что нам не стоит...
пока переходить на те теплые местечки, которые многие уже присмотрели?
Кречет кивнул:
– Не стоит. Я не виню вас, как и других, что ни бэ, ни
мэ, ни кукареку в старом кабинете. Трудно что-то сделать, когда связан по рукам
и ногам. Но вы хоть не воровали направо и налево, не продавали земли и заводы
за бесценок, не открывали счета в швейцарских банках. Думаете, не знаю? На всех
вас есть досье, мерзавцы!.. Но ваши руки самые чистые. То ли такие хитрые, что
не поймаешь, то ли в самом деле моете, как Фурманов, выходя из туалета.
Глава 14
Не знаю, сова я или жаворонок, могу работать ночи напролет,
но могу завалиться спать среди бела дня. После рабочего дня в четырнадцать
часов, был уверен, что просплю до обеда, но открыл глаза чуть ли не на восходе
солнца.
Хрюка бесстыдно спала. На спине, растопырив задние лапы,
открыв брюхо, покрытое редкой светлой шерстью. Губы отвисли, открывая страшные
клыки.
Я поднялся почти ощупью, как всегда встаю утром, даже если
сна ни в одном глазу, смолол и сварил кофе, и лишь когда влил в себя большую
чашку, горячего, крепкого, обязательно сладкого, ощутил, что начинаю медленно
просыпаться.
Хрюка раскрыла глаза только при звуках ножа на доске: режу
ли ее любимую колбасу. Еще медленнее, не спеша, долго потягивалась, равнодушно
приняла пару ломтиков, только в глазах был вопрос: пойдем или полежим еще?
– В холодильнике пусто, – объяснил я. – Даже
хлеба нет! А ты, бесстыжая, все жрать требуешь.
Ночью прошел короткий дождь, небо блестело синее, но люди,
как тупой скот, ходили с раскрытыми зонтиками, тыкали острыми концами друг
другу в глаза, раздраженно ругались. Никому не приходило в голову, что пора
свернуть, небо чистое. А если и упадет капля, то все же вода, а не ящик с гранатами.
Зазвонил телефон. После третьего звонка поднял, молодой
сильный голос попросил вежливо:
– Виктора Александровича, пожалуйста!
Обычно в таких случаях отвечают «Я у телефона», но я
ответил, как надо:
– Чо?
На том конце провода повторили:
– Виктора Александровича, пожалуйста. Никольского!
Я повторил, уж погрубее и нетерпеливее:
