Он уже повторялся, что выглядело занудством, так не похожим
на краткого и афористичного Кречета. Еще в допотопные времена один мудрец изрек
горькую истину: чтобы убедить кого-то, не надо изощряться в придумывании новых
и новых доводов. Простой человек все равно не поймет, ему надо неустанно
повторять одно и то же, пока не сочтет это своими мыслями.
Из храма неспешно и с театральной величавостью выдвинулась,
как на сцену, группа священников. Рабочие почтительно расступились, попы
небрежно рисовали в воздухе нечто вроде креста, словно рубили работяг вдоль и
поперек, в середке блеснуло золотом одеяние тучного человека, похожего на
большую копну. Длинная высокая шапка блистала золотом, воротник искрился
оранжевыми икрами, в руке золотой посох, в другой что-то вроде кадила... нет,
не кадило, но все равно золотое, двигался с рассчитанной медлительностью, но не
от старости, как я понял, а для нужного эффекта. Вон глава либералов теряет
очки только потому, что двигается быстро, говорит горячо и торопливо, тем самым
разрушая в глазах простого народа образ загадочного и мудрого властителя.
Завидя нас, патриарх задвигался чуть быстрее, а двое
священников, на ходу что-то нашептывая в сотовые телефоны, почти побежали к
нам. Рядом со мной возбужденно засопел Коган:
– Как рассчитано!
– Вы думаете? – спросил я.
– Конечно, – ответил он оскорбленно. – Все-таки,
я тоже гомо сапиенс. А что, не похож?
– Да нет, – ответил я, смешавшись, – об этом
театре.
– А, – сказал он очень серьезно, и я понял, что он
наконец-то составил себе мнение обо мне, – а то я могу рассматривать как
выпад антисемита!
– Почему антисемит? – ответил я ему в тон. –
Я к арабам отношусь неплохо.
– Я бы не назвал этот театр хорошим, – сказал он
серьезно, явно допуская меня в команду удостоенных чести общаться с ним. –
Не хочу оскорблять ваших глубоких религиозных чувств, но для развития... чего
бы то ни было, даже театра, нужна конкуренция. А в этой отрасли нет борьбы за
зрителя.
Я стиснул зубы. Все говорят одно и то же, только разными
словами.
Кречет видел, что патриарх устремился к нему, сам сбавил
шаг. На каменном лице ничего не отразилось, а когда патриарх подошел, издали
размашисто его благословляя, Кречет почтительно наклонил голову. Я расценил как
уважительный жест младшего по возрасту перед старшим, который к тому же
ревностно следит, чтобы ему оказывали эти знаки внимания. Патриарх, похоже,
предпочел понять иначе.
– Приветствую тебя, сын мой, – сказал он,
протягивая руку.
– Здравствуйте, – ответил Кречет вежливо. Он
наморщил лоб, явно стараясь вспомнить как зовут владыку православного мира,
кивнул еще раз. – Здравствуйте. И по выходным, как вижу, не прекращаются
работы?
– Все во славу Господа нашего, – ответил патриарх
и перекрестился. За ним перекрестились все священники. Назвать ихнего бога
вслух, по имени или званию, для них как для коммунистов пение Интернационала. Одни
встают и вытягиваются, другие всякий раз крестятся. – Никакой труд не в
тягость, если он в радость.
– Завидую, – вздохнул Кречет. – А у меня все
время зарплату просят!
Он сделал движение пройти, не замечая повисшей в воздухе
руки. Патриарх медленно опустил длань, спросил озадаченно:
– Ты крещен, сын мой?
Он снова поднял руку кистью вверх, может быть, генерал
подслеповат и, как Ленин, не желает носить очки, такому хоть фигу под нос
поднеси, не замечает. Я видел, как засуетились длинноволосые с телекамерами,
стены и столбы заблистали вспышками телеблицев. Похоже, все ожидали, что Кречет
все же приложится к длани владыки, демонстрируя единение власти духовной и
власти светской, я ожидал, что Кречет просто пожмет протянутую руку, сделав
вид, что понял жест патриарха так, однако Кречет с беспечностью развел руками:
– Да нет, я не крестился.
Протянутая рука зависла в воздухе. Владыка держал ее
достаточно долго. Менее стойкий уже схватил бы повелительно ждущие пальцы,
приложился бы поневоле. В мертвой тишине затворы фотокамер щелкали, как
падающие на пол жуки, от вспышек блицев рябило в глазах, словно нас окружили
работающие электросварщики.
Кречет стоял как гора, морда ящиком, на лице верблюжье
презрение ко всему суетному миру. Наконец рука медленно пошла вниз, владыка
сказал с отеческой укоризной:
– Да, тяжкие были времена для святой церкви! Не все
родители сумели крестить своих чад...
– Родители? – переспросил Кречет. – Да,
говорят, куда-то меня окунали в церкви, что-то говорили.
– Вот видишь, сын мой...
Я видел, что Кречета подмывает ответить, что отец у него уже
есть, напрашиваться не стоит, но что позволено генералу, уже запретно
президенту, и Кречет ответил почти дружески:
– Я понимаю теперь, откуда большевики взяли опыт! Чуть
не с детского сада всех, не спрашивая согласия, записывали в октябрята, в школе
– в пионеры, затем обязательный комсомол... Но до церкви им далеко! Вы в свою
партию записываете вообще младенцев.
Голос звучал весело, дружески, губы улыбались, но я видел в
глазах злой огонек. Владыка несколько смешался:
– Таков освященный веками обряд...
– Еще когда додумались, – восхитился
Кречет. – Были в старину головы!
– Отцы церкви, – сказал патриарх несколько
растерянно.
– Мне бы таких в команду, – сказал Кречет с
завистью. – Как было бы здорово: прямо с пеленок – в нашу республиканскую
партию! Послать, что ли, своих представителей в родильные дома? Пусть прямо там
проводят обряд приема новых членов!.. И стаж сразу начинает расти. Как при
Екатерине Великой дворян записывали в армию со дня рождения. Конкурентов вообще
не останется. Гм, спасибо, владыка! Вы подсказали прекрасную идею... просто
прекрасную!
Он вежливо поклонился патриарху, пошел, глядя перед собой
поверх голов. Коломиец хватал за рукав, что-то шептал на ухо, успевая делать
беспечное улыбающееся лицо преуспевающего политического деятеля, но он был
потрясен. Меня самого пробрала дрожь.
Когда церковники остались позади, Коломиец наконец
успокоился, только сказал с упреком:
– Вы так ненавидите церковь... За что? Разве атеизм
лучше?
Мы с Коганом не отставали, слышали горький голос Кречета:
– Может быть и ненавижу. Но почему?.. Как говорится,
кого люблю, того и ненавижу. Я в самом деле крещен, я сопереживал церкви, когда
думал, что ее коммунисты притесняют... Я пристрастен потому, что, наверное,
слишком много спрашиваю. Хотя, слишком ли? Если наша церковь за Россию, то
почему ни слова против продвижения НАТО? А у церковников в самом деле немалая
власть!.. Но даже не пикнули. Мол, не наше дело. Мирское!.. Какое, к черту, мирское?
Там же проклятые католики, с которыми мы на ножах! А вот если бы в России был
ислам... ну, предположим такую невероятность!.. разве позволил бы?.. Пусть даже
не газават немедля, но духовенство ислама ясно бы дало понять, что найдется
миллион мюридов, которых не заботят пути отхода с места теракта!.. С бомбой под
пиджаком бросятся в реактор американского ядерного центра, взорвут себя и
других в час пик на станции метро... Бесчеловечно, мирные жители? Извините,
разве не эти мирные посылают НАТО к нашим границам?.. Армия лишь выполняет их
волю. Что смотрите с таким ужасом? Мирные жители не только содержат армию, но и
выбирают президентов, которые послали НАТО! Извините, народ отвечает не только
за свое правительство, но и за действия этого правительства.
