Я поинтересовался ядовито:
– А как вы думаете?
– Я что, я просто шофер.
– Не прибедняйтесь. Личный шофер знает больше, чем
члены правительства.
Мирошник улыбнулся одними глазами. Было видно, что похвала
ему приятно, но заметно и то, что на лесть не купится, такие шоферы проходят
проверку, тесты и обработку похлеще космонавтской.
* * *
Я старался ощутить себя в машине президента, но не удалось,
потому что и салон самый обыкновенный, и шофер просто шофер, и ведет осторожно,
не пытается обгонять, не включает свои президентские мигалки.
– Дорого это обошлось?
– Что?
– Ну, обыкновенность.
Мирошник, похоже, понял.
– Таких подробностей не знаю. Но салон, естественно, не
прошить ни из автомата, ни из гранатомета. Стекла, понятно, бронебойные тоже.
Есть скрытые двигатели форсажа, есть подфарные пулеметы, тоже не простые. Танк
сметут. Я думаю, что оружейникам просто хотелось блеснуть, к тому же премия...
На самом же деле только лишняя морока управлять этим крейсером. Попробуй
развернуть с легкостью обычной волги!
– Теперь везде применяют сервомоторы, – заметил я.
– Эта штука тоже... компьютеризирована, – он с
трудом выговорил длинное слово, – черт, язык сломаешь!.. Запускается как
ключом, так и голосом, останавливается тоже. Вообще, все команды можно
рычагами, а можно и с голоса...
Он неожиданно хихикнул.
– Что-то смешное? – спросил я вежливо.
– Да так, – он вяло качнул головой. – Был тут
случай с первой моделью...
– Расскажите, – попросил я.
Он покосился на меня коричневым, как у коня, глазом,
заколебался. Видно было, что и хочется рассказать, явно случай хорош, но и
как-то неловко...
– Не могу, – сказал наконец со вздохом. – Мы
ж народ простой, а вы – футуролог!
– Я работал пять лет в литейном цехе, – сообщил
я. – Потом три года портовым грузчиком. Правда, в молодости, но тех друзей
не забыл.
Он явно обрадовался:
– Правда? Никогда бы не подумал. Я думал, что ученые
так и рождаются бородатыми и с очками на носу. Ну тогда слушайте... Первую
машину для президента делали как надо, обкатывали сам конструктор и
программист, неделя шла за неделей, все работало без сучка и задоринки. Чтобы
управлять голосом, зажигание было поставлено на кодовое слово «... твою мать»,
а чтобы затормозить, надо было сказать... гм... другое нехорошее слово.
Понятно, потом бы все заменили, а пока ребята развлекались, там молодые,
талантливые, веселые... Все шло нормально, но вот однажды начальник охраны
прибегает: ребята, дайте срочно вашу машину! Наши все на заданиях, а мне тут
позарез смотаться в одно место, а мотор здесь, как я слышал, усиленный! Ну,
вытолкал обоих в шею, сел за руль, дал газ, а машина ни с места. Он ее так и эдак,
но она как вкопанная. Совсем измучившись, начал было вылезать, сказав со
злостью: «Что за машина, мать ее...»... и тут она как рванет! Как понесла! Он
обалдел, едва успевал руль крутить. Обрадовался, машина идет легко, как сокол
над озером. Довольный гнал-гнал, вот уже и его дом, нажал на тормоза, а машина
прет и прет... Он в панике начал крутить баранку, жмет и на ручник, и на
ножной, а машина все равно несется как пьяный лось... Он едва успевал крутить
руль, уже на красный свет проскакивал, поседел весь, уже и за город выехал...
– Ну-ну, – поторопил я заинтересованно, ибо
Мирошник замолчал, озабоченно объезжая группу подозрительных машин.
– А дальше еще страшнее, – продолжил Мирошник,
когда отъехали на благополучное расстояние. – Несется как пуля, а далеко
впереди вдруг дорога обрывается! Жуткий карьер, только слышно, как на дне
экскаваторы скребут дно. Он снова на все педали, но машина хоть бы хны, мчится
прямо к пропасти!.. Он побелел, закусил губу, сказал обреченно: «Хана мне».
Правда, он сказал другое слово, покрепче...
– Это эвфемизм, – заверил я, – я уже понял,
что за слово.
Он посмотрел недоверчиво, может быть пять лет в литейном и
три года грузчика малый стаж, чтобы знать такие слова, забыл совсем, что теперь
ими пересыпают речь в детских садах.
– Да?.. Гм... Машина была уже на краю обрыва, но вдруг
замерла как вкопанная! Тормоза схватили намертво, как приклеилась на полном
ходу. Начальник охраны глаза выпучил. Долго сидел, еще не веря в счастье. Потом
вытер пот со лба, сказал повеселевшим голосом: "А я уж думал, что мне
совсем уж....
– Что? – переспросил я. – Сказал это кодовое
слово?
– Как видите, – ответил Мирошник серьезно. –
Эта машина – уже второй вариант. Здесь тоже можно не только рулем да педалями,
но и голосом: ну там, прямо, влево, вправо, тормоз, форсаж, цель впереди,
пулемет...
– Даже такие слушает? – удивился я. – Ничего
себе машина.
– Да это обычные программы, – возразил он, но было
видно, что раздувался от гордости. – Сейчас программы управления голосом
продаются на Митинском рынке и на Горбушке. Я, конечно, там не покупаю, но
некоторые мои знакомые...
– И мои тоже, – кивнул я. – Они видели у
парня, что слева от столика, где табличка «Все для Мака». Им программы
понравились, но я покупать не стал. Пока руки не доходят.
Он кивнул, я ощутил, что между нами наконец-то установилось
настоящее взаимопонимание, как между двумя курильщиками в вагоне для некурящих,
или между двумя евреями при Советской власти или хохлами в Израиле.
* * *
Машина въехала в Боровицкие ворота. Часовые с двух сторон
заглянули в машину, Мирошник протянул пропуск. Я считал себя толстокожим, но
подозрительные взоры стражей с такой мощью ощупывали все швы в моей одежде, что
шерсть встала дыбом, я на миг ощутил себя не ученым с мировым именем, а
дикарем, который с наслаждением двинул бы кулаком в зубы.
Мирошник буркнул:
– Это что... При прошлом президенте тут чуть ли не
раздевали! Пять рентгеновских аппаратов стояло.
– Неужели?
– Пять не пять, но три я сам видел.
Машина въехала в другой мир, о котором еще в старину был
анекдот в вопросах: где проходит граница между социализмом и развитым
социализмом? Ответ: по Московской окружной дороге. А где граница между развитым
социализмом и коммунизмом? Ответ: по кремлевской стене.
Мир по эту сторону кремлевской стены был чист, стерилен и
богат. Если остальная Москва тонет в грязи, не говоря уже о стране, если
шахтеры не знают, чем кормить детей, то здесь рядами зеленеют бонсаи, купленные
в Японии за миллионы долларов, из которых половина ушла в карманы тех, кто
покупал за казенный счет.
Подплыли и замерли возле машины широкие ступеньки из белого
мрамора. У подъезда стояли в штатском, одетые как дипломаты из ООН. Их
небрежные взгляды скользнули по мне совсем вроде бы невзначай, беседу не
прерывали, но я ощутил, как у меня вывернули карманы и пересчитали все
лейкоциты в крови.
