– Вот-вот, – согласился я, – а что уж
говорить о среднем человеке? А религию ведь надо навязать ему! Убедить простого
человека. Не шибко умного. Для него ислам – это те черные, что торгуют дынями
да набрасываются на наших женщин. И не убедишь, что чеченцам, узбекам и прочим
нынешним сторонникам ислама, его навязали. Кому силой, кому убеждением, но
совсем недавно. И если бы на Руси взяли, скажем, сейчас ислам, то это вовсе не
означает превосходство чеченцев или американских негров, в большинстве своем
сейчас принимающих ислам, над нами! Но ислам не пройдет потому, что мы все века
воевали со странами, где был ислам. А значит, и воспитаны с колыбели в
ненависти к исламу, во вражде, в неприятии лишь за то, что его исповедуют
турки, с которыми у нас было по меньшей мере десяток русско-турецких войн,
татары, с которыми воевали лет двести-триста. А наше православие для нас ценно
тем нелепым, но милым сердцу доводом, что в церкви ходили наши отцы-деды.
Неважно, хорошие отцы или нет, неважно и то, правы или нет, но мы их должны
любить... что абсолютно верно, и следовать их путями... а вот это уже глупо.
Дети все-таки должны быть умнее отцов, особенно дедов-прадедов, видеть дальше,
понимать больше.
Я говорил и говорил, потому что политики – тоже люди, а людям
некоторые вещи кажутся незыблемыми. Если со мной уже согласились, что всего-то
лет сорок назад, в их школьные годы, было позором жениться не на девственнице,
это скрывалось, то это не значит, что так же просто замахнутся на церковь.
– Если Америка, – продолжал я убеждающе, –
раньше мечтала, чтобы коммунизм продержался в России как можно дольше, чтобы
окончательно уничтожил ее соперника, могучую Россию, теперь так же страстно
жаждет, чтобы у нас держалось православие. Самая отсталая и недееспособная из
всех церквей, самая догматичная, она к тому же просто тающая льдинка в мировом
океане! Кроме нас, да еще Украины с Белоруссией, православие сохранилось разве
что в Сербии, греции, да еще на каком-то острове... у крещенных нами алеутов,
но земной шар поделен между могучим католицизмом и молодым энергичным исламом.
Коган сказал с некоторым удовольствием:
– Да, православию в мире нет места.
– Место есть, – возразил я, – но сердцами не
движет, как яростный ислам! Или как даже католицизм.
Кречет вдруг нахмурился, подвигал густыми бровями:
– Полагаете, они могут тайно финансировать нашу
церковь?
– Зачем?
– Ну, как мы подкармливаем... гм... некоторые удобные
для нас партии и общества за рубежом....
– Не думаю, – ответил я, но в груди
кольнуло. – Никто, как и Кречет, зря денег не тратит. Православие стоит
так незыблемо, что в США могут спать спокойно.
Прищурившись, он посмотрел остро, словно кольнул двумя
ножами:
– Так же непоколебимо, как стоял коммунизм?
– Если не крепче.
– И если вдруг пошатнется...
– Это будет для них такой же неожиданностью, –
продолжил я, – как падение коммунизма.
Я не успел сказать опасных слов, я мог бы брякнуть, все
смотрели ожидающе и как-то подбадривающе. Возможно, даже скорее всего, это было
подбадривание опытных политиков, чтобы я наконец-то сказал такое, за что можно
изгнать немедля, но Кречет насторожился, цапнул со стала пульт ДУ. Один из
телевизоров обрел звук, там откормленный телекомментатор говорил живо, с
радостным подъемом:
– ...первым шагом президента был странный указ о
выделении времени телевещания для... пропаганды ислама! Иначе не назовешь
решение выделить им равное время с православием. Сейчас в стране
замешательство, которое неминуемо выльется во всенародное возмущение... Наша
страна исконно христианская, более того – православная, что значит –
правильная, ибо как известно сами слова «правый» и «левый» несут в себе понятия
правоты и неправоты. И вот в стране истинной веры президент решается дать слово
исламу...
Яузов предложил:
– Уже можно возбудить дело о подстрекательстве. А пока
взять под стражу, тем самым отстранив от эфира. И другим неповадно будет.
Простите, Сергей Павлович, но вы что-то молчите...
Министр МВД бросил на него неприязненный взгляд:
– Разве что за ложь. Насколько я помню, было выделено
не равное время, а пропорциональное числу верующих.
Было видно, как комментатору подложили листок, он живо
пробежал глазами:
– Ага, так-так... Только что получено сообщение, что
главы различных обществ обратились в мэрию с заявкой на массовые митинги.
Партия русских общин... так, общество Истинных дворян, партия «Возрождение
великой России», движение «За святую православную Русь», партия демократов...
заявки только начали поступать, оставайтесь с нами!.. Завтра предстоит жаркий
день. А неделя, судя по всему, будет еще жарче.
На экране возникла хвастливая заставка, Кречет приглушил
звук, обернулся. Лицо его было темнее грозовой тучи.
– Быстро сработали!
– Еще не вечер, – откликнулся Забайкалов.
Кречет уставился на него яростными глазами.
– Что?
– Говорю, это цветочки.
– А ягодки?
Забайкалов пренебрежительно отмахнулся:
– От этих людей неприятностей все же мало. Честно
говоря, в России религия никогда не была сильна. Она как хлястик... если кто
еще помнит, что это. Можно жить с хлястиком, можно без. Мы жили с хлястиком. Но
никогда не дрались за право носить или не носить, не шли на костры, не начинали
войны... Разве что протопоп Аввакум пострадал да боярыня Морозова. Простите за
нелестное сравнение с Западом, но в России за все века христианства, начиная с
принятия его Владимиром и до сего дня, народу от церковных распрей погибло в
десять раз меньше, чем в Париже только за одну Варфоломеевскую ночь! Я уж молчу
о религиозных войнах, о семи крестовых походах... или их было больше?
Миротворец Коломиец пробормотал:
– Это ж хорошо, что у нас по религиозным мотивам не
пострадали!
Кречет прервал:
– Он прав. У нас кровь не лилась не от великой
мудрости, а от равнодушия. Вы хотите сказать, что пошумят да перестанут?
Забайкалов удивился:
– Разве я не сказал? Опасность вижу не из России, а
из-за кордонов.
– Не восточных, надеюсь?
Забайкалов пожал плечами:
– Восток – больше ваша проблема. А на Западе зашуршат
крыльями... Думаю, уже завтра начну получать осторожненькие запросы и
запросики.
Кречет прищурился:
– Отвечать готовы?
– Ну, это привычно: наше внутреннее дело. Мол, пошли вы
все... Я министр и джентльмен, потому не могу указать куда, но вы не то и не
другое, знаете куда, так что идите, идите, идите... Правда, надо будет
организовать неофициальный прием, на котором проговорюсь спьяну, что это наш
ответ на их продвижение НАТО, и что вы готовы идти до конца...
