Лифт тихо загудел, я кивнул дружески, дверца бесшумно
распахнулась. И тогда, когда лифт пошел вниз, мне показалось, что слышу, как
щелкает все множество замков, отгораживая ее квартиру от внешнего мира.
* * *
В понедельник Кречет встретил меня придирчивым взглядом:
– Виктор Александрович, по информации, вы так
неожиданно исчезли с приема...
– Неожиданно? – удивился я. – Я полагал, что
если не меня, то такую красивую женщину, как Стелла Волконская, должны заметить
сразу!
В его глазах появилось недоумение:
– Верно. Вы исчезли с этой... аристократкой.
– И не просто исчез, – похвастался я. –
Побывал у нее в спальне.
Он вскинул брови, в серых глазах мелькнул гнев. Я не решился
играть дальше, уже без улыбки рассказал, как ушли с приема, как доехали и...
чем закончилось. Намеком, без подробностей, ибо настоящие мужчины охотнее
рассказывают о своих проколах в этой области, чем об успехах.
Он слушал-слушал, отшатнулся:
– Да вы понимаете, что натворили?
– Что?
– Дали им в руки материал для шантажа!
– Так ли? – усмехнулся я. – Забываете, в
каком мире живем. Еще десяток лет назад такими фото можно было
скомпрометировать, загубить карьеру... помню, военный министр Англии, Парфюмо,
вылетел со всех постов за такое фото..., а сейчас даже правительственный
чиновник будет не только рассматривать такие снимки с удовольствием, но еще и
друзьям покажет.
– Но пресса... газеты... телевидение?
Я скромно улыбнулся:
– Пусть покажут. Я был неплох. В этаком старом
мужественном стиле! Без новомодных выпендренов, когда, мол, и женщина тоже
человек, надо удовлетворять ее сексуальные фантазии... Хрен, я удовлетворял.
Главное, что заботило и даже малость мешало, это подтягивать животик... он у
меня малость того, и выпячивать грудь.
Окаменевшее лицо Кречета начало медленно оживать. Из
богатырской груди вырвался такой мощный вздох, что взметнул бумаги на другом
конце стола. В глазах наконец вспыхнул интерес:
– Я добуду запись. Сам просмотрю!
– Мне стыдиться нечего, – сказал я скромно. –
Такую аристократку поставил... И драл, как вокзальную шлюшку.
– И живот подтягивал?
– Зато плечи надувал. Когда-то там были мышцы...
честное слово!.. если напрячь, то кое-что проступает даже сейчас...
Он наконец освобождено засмеялся.
– Да, забываем в какое время живем... Но и они, дурни, забыли!
Но все же, Виктор Александрович, зная вас, ни за что не поверю, чтобы вы
потащились за бабой на другой конец города. Вам бы, чтобы в соседнем подъезде,
а то и на одной площадке, чтобы в трениках!
– Такая аристократка! – сказал я с упреком.
– Аристократка, – согласился он. – Проверили.
Сейчас все покупают липовые свидетельства, что графья да потомки Романовых, а
то и Рюриковичи, но она в самом деле урожденная Волконская, а те тянут род от
Рюрика. Родословная уже длиннее, чем у вашей собаки. А Рюрик и вовсе, если
верить тут одному, от самого бога Сварога. Так вы ее, так сказать, креветкой?
– Некоторые говорят, а ля кальмаром. Но мы еще малость
и поговорили. Она знает немного, да и о том старалась не говорить, но я задавал
вопросы, а ответы пропускал мимо ушей, зато следил за лицом. Не ручаюсь за
стопроцентную точность, но в недрах армии зреет военный переворот. Из-за
недоплат, сокращений, неустроенности... Я бы указал на военно-воздушные силы,
если бы уверенность была не на семьдесят процентов, а на все сто...
Он кивнул:
– Продолжайте.
– Из вашего кабинета утекает ценная информация...
– Догадываюсь.
– Еще один крупный банк поддерживает тайную работу
против вас.
– Их много!
– Судя по интонации, бровям, тембру, это мощный
государственный банк. А таких можно перечесть по пальцам одной руки. Даже если
эта рука трехпалая, как у жабы.
Он в недоверием покачал головой:
– Вы полагаете, она знает настолько много?
– Похоже на то. Простую шлюшку не провести на прием,
даже очень красивую. К тому же я не клюнул бы на простую. Они уже знают, что я
на баб не падок. Потому подставили настоящую аристократку из высшего круга.
Чтобы привлечь мой интерес, она сразу поспешила дать понять, что знает высших
лиц лично, что княгиня, что богата и влиятельна... Понимали, что я почувствую,
если врет, на чем-то да поймаю, а вот настоящая в самом деле может набросить
поводок на такого плебея – умного, но бедного и низкорожденного.
Он покачал головой:
– Подозрительный вы человек, Виктор Александрович.
– Я? – удивился я. – Просто я человек, уже
повидавший людей.
Он хмыкнул. По его глазам я понял, что он хотел сказать:
людей ты повидал, дружище, но, похоже, и баб повидал тоже. Всяких, разных. В
том числе – красивых и подлых.
– Я наведу о ней справки, – пообещал он, – но
вы уж не делайте ничего неожиданного! Моя охрана должна знать, где вы и что с
вами.
– Да все было ясно, – ответил я досадливо. –
Я не двадцатилетний юнец, которому гормоны ударят в голову. Я знаю, как кто
ведет себя. Вместо того, чтобы только демонстрировать свои прелести, она
поспешила выложить все козыри. Ставка на то, что заинтересуюсь если не просто
красивой женщиной в постели, то хотя бы знакомством с такой знатной особой. Но,
повторяю, я – волк битый. И как тот старый пес.
– Что за пес?
– Который скрэбэ, ..., гавкае. Ну, разом делает три
дела. Эх... который закапывает задними лапами продукты отхода организма,
продляет род и охраняет государство. Самое неприятное, что в вашем тайном
совете кто-то на их стороне. Я ощутил это ясно.
Лицо Кречета, и без того каменное, застыло вовсе. Мертвым
голосом спросил, впрочем, без всякой надежды:
– Кто?
– Если бы она знала, – развел я руками, – то,
возможно, узнали бы и мы.
Глава 22
Постовые сбивались с ног, направляя поток машин по другой
улице. Демонстранты перекрыли улицу, подогревая себя криками, сгруживаясь как
овцы, чтобы если какой водитель, озверев, решится пустить машину на толпу, то
чтобы попасть под удар не одному, а всей массе. Не то, что на миру смерть
страшна, христианам она всегда страшна, а удар распределится на всех, можно
отделаться синяком, зато всю жизнь ходить в героях.
– Церковь наносит ответный удар, – сказал Володя.
– Если бы церковь, – буркнул я.
– А кто же?
– Чистые души. Церковь даже с петлей на шее не способна
поднять жирный зад... Это как с двумя лентяями, что лежали в горящем сарае,
терпели, и только когда загорелась одежда, один слабо вскрикнул: «Горим...», а
второй тихонько попросил: "Соседушка, крикни и за меня «Горим!». Да что
там, церковь даже не крикнет. За нее кричит это людье. Хорошее людье. Чистое,
недалекое. Не видевшее мира, не читавшее других книг, не слушающее других
людей. Мы любим таких, всем нам приятно общаться с хорошими людьми, что глупее
нас.
