– Это что, – сказал Мирошник снова. – При
прошлом здесь стоял чуть ли не полк. А резиденция была не здесь, вон там...
Здесь что, слишком просто. А там залы, залы!
Когда меня провели по недлинному коридору, я еще успел
подумать с усмешкой, что и это влетело в копеечку: так замаскироваться. В любой
коммерческой фирме здоровяки с автоматами выставляют себя напоказ, а здесь их
прячут, а напоказ посадили чуть ли не старушек со спицами...
Возле двери двое мужчин, очень обыкновенные, разве что
ростом повыше обыкновенных, да чересчур массивные от избытка мышц. Я уловил на
себе пару взглядов, но ничего не спросили. Мирошник толкнул дверь, мы оказались
в просторной приемной. За столом обыкновенная секретарша, еще двое мужчин
углубились в свежие газеты.
На той стороне темнела дверь. Возле нее сидел на стуле
неприметный военный с чемоданчиком на коленях. Ровный, строгий, с невозмутимым
лицом. Черный чемоданчик, понял я. Тот самый, который носят за президентом
всюду, чтобы успел нажать кнопку ядерной войны.
Мирошник кивнул женщине:
– Марина Павловна, я прибыл с товарищем... простите,
Виктор Александрович, вы, наверное, предпочитаете «господин»?
– Раньше предпочитал, – отмахнулся я. –
Теперь нет.
Женщина улыбнулась одними глазами. Я не видел, когда она
включила переговорное устройство, но из приемника раздался рокочущий голос:
– Да-да, тащи его сюда.
Я изумился:
– И даже не подержать с часик в приемной? Это же
несерьезно!
Мирошник хмыкнул, распахнул дверь.
Глава 3
Кабинет президента был классически огромен, стол – с
футбольное поле, со стен высокомерно глядят картины великих, все блещет
золотом, богатством. Любое кресло – произведение искусства, фаберже на фаберже
сидит и фабержой погоняет, ковры, люстра... Впрочем, он всего несколько дней в
роли президента, вряд ли что-то изменил. Это от предшественников. И даже тех,
которые назывались не президентами, а генсеками. А то и царями. Все это не мне
оценивать, я не отличу Веласкеса от Шилова, но в кабинете светились экраны двух
огромных телевизоров, правда, с приглушенным звуком, на краю президентского
стола монитор, настоящий, громадный, сама коробка компьютера едва заметна среди
бумаг, блокнотов, серой коробки факса, неужели президент сам... как теперь
говорят: тебя послать сейчас или по факсу?
Кречет нетерпеливо покрикивал в трубку телефона. В жизни он
выглядел еще массивнее, чем на телеэкранах. Голова как пивной котел, лицо
серое, почти безобразное, а разговаривал с невидимым собеседником с таким
верблюжьим высокомерием, что мне тут же захотелось повернуться и уйти.
Он жестом пригласил сесть, злой гримасой добавил, что сейчас
закончит с этим придурком и займется мною.
Я сел, сердце стучит чересчур часто, я на него прикрикнул
шепотом, что великие дела творятся не здесь, а в тихих комнатках ученых, в
лабораториях, и хотя на экранах мелькают то порнозвезды, то президенты, но в
истории цивилизации остаются Архимед, Гомер, Сервантес, Достоевский, Кулибин...
и редкий прохожий сумет ответить, кто в их времена правил миром и мелькал на
телеэкранах.
И все же Кречет выглядел пугающе. Высокий, сложенный
атлетически, широколицый, лицо поковыряно оспой, нос расплющен, как у бывшего
боксера, массивный, как утес на Волге, а когда рыкал в трубку, у меня по коже
проносились стаи мурашек размером с откормленных мышей – голос был еще
неприятнее, чем с экрана телевизора – металлический, словно лязгал затвор, и
надменный, словно он уже призвал меня в армию.
В старых книгах о таких говорили: чувствуется врожденная
привычка повелевать, я таких заранее ненавидел, даже если те оказывались
благородными героями. Единственное достоинство, что монитор – двадцать один
дюйм, зерно – не больше ноль двадцати пяти, клавиатура под рукой, мышка
майкрософтовская. На другом конце стола навороченная аппаратура, словно
президент сам умеет попадать пальцем в клавиши, а не только в кнопку пуска
ракет.
Кречет рыкнул в трубку напоследок, мне почудился на том
конце жалобный писк, словно заяц попал под гусеницы танка, а Кречет поднялся,
рост намного выше среднего, как и вес – настоящий народный президент, ибо для
простого народа очень важно, чтобы их глава был выше и здоровее других царей,
королей и прочих президентов, здоровее в простом понимании: мощнее, шире в
плечах, чтобы чужой президент или король, которому наш будет жать руку, смотрел
на него снизу вверх, как пес на человека.
– Здравствуйте, Виктор Александрович, – сказал
Кречет. Он вышел из-за стола, пошел навстречу с протянутой рукой. – Честно
говоря, всегда хотел с вами повидаться!
Рукопожатие его было мягким, вежливым, только слабые и
неуверенные люди жмут руку сильно, а по-настоящему сильные в такой дешевой
демонстрации не нуждаются.
– Я вас, честно говоря, – сказал он
неожиданно, – представлял другим. Ученый с мировым именем – это седая
борода, очки, впалая грудь и спина колесом... И животик, естественно, свои
туфли не разглядеть... А вы больше смахиваете на тренера по боксу. В среднем
или полутяжелом весе.
– Спасибо, – сказал я, этот черт чувствует, что
тренеру по боксу было бы приятно, если бы его приняли за ученого, а ученому
всегда лестно, когда замечают его рост, широкие плечи, квадратную
челюсть. – Спасибо, это не моя заслуга.
– А чья?
– Родителей, – ответил я, все не мог найти верный
тон. – Я не из тех, кто истязает себя бегом трусцой... А где же карта?
– Карта? – не понял Кречет.
– Ну да. Перед которой отец народов не спит, а думает о
судьбах народов.
Кречет расхохотался. Зубы у него были свои, пожелтевшие, как
слоновая кость, но ровные и крепкие с виду, как у волка.
– А это!.. Тогда где моя трубка и «Герцоговина-Флор»? У
каждого самодура-диктатора свои привычки. Не курю, а вместо старой карты
предпочитаю экран компьютера. Правда, теперь большая карта тоже понадобится.
Дабы охватывать все разом... Уже заказал, завтра повесят. Может быть я
несколько смягчу вас, если скажу, что читал все ваши работы по футурологии. И
не просто читал, а могу пересказать. Пару особо задевших глав могу просто
наизусть!
Секретарша внесла на подносе две чашки кофе. Еще когда она
появилась на пороге, я ощутил запах настоящего мокко, из которого арабы на
экспорт не продают ни единого зернышка, а потребляют сами.
– Спасибо, – поблагодарил я. С удовольствием
сделал глоток, прислушался. Кофе был просто сказочный. – За этими зернами
диверсантов наверняка посылаете?.. Как я знаю, в нашу страну, как и в Европу,
под маркой настоящего мокко завозят обыкновенный.
Кречет кивнул, глаза из благодушных без всякого перехода
стали острыми, как лезвия ножей:
– Вот об этом я и хотел с вами поговорить.
