– Заканчиваю, – сообщил я. – А вы, если не
лень, проверьте этого... Мюллера.
– Зачем?
– Ах да, ОГПУ не занимается мафией, только шпиенами...
– Мы помогаем коллегам из МВД, – сообщил
полковник. – Делимся сведениями, а иногда даже принимаем участие людьми.
– Так поделитесь сведениями.
– Какими именно?
– Мюллер... Это кто-то из русских обирает наших лохов.
Полковник смотрел на меня как недавно Милованов.
Поинтересовался ядовито:
– И что же, простите великодушно... я понимаю, что ваши
выводы столь глубоки и неожиданны, что простому полковнику ФСБ вроде меня и не
вникнуть... и не проникнуть... но, может быть, вы как-нибудь, при случае,
соблаговолите объяснить на пальцах...
Он весь сочился ядом, вокруг него брызгали фонтаны
радиоактивной грязи.
– Да что там, – ответил я мирно, но грудь уже
ходила ходуном, мне все труднее становилось сдерживать неприличный
хохот. – Это же просто... элементарно, как говорил кто-то одному идиоту...
хорошему доброму идиоту... Нет, не идиоту, а просто... непросвещенному.
Ха-ха...
Он стиснул зубы, в лице был гнев.
– Что же...
– Да загляните... – выдавил я, уже не силах
сдерживать смех, – в эн... энцикло... клопедии!.. Школьную, историческую,
военную... ха-ха!.. великий стратег, что интуитивно одерживал победы...
Ха-ха!.. Он же окончил Генштаб, один из самых блестящих его офицеров...
полковник... герой защиты Севастополя... Малахова кургана... шесть боевых
орденов... ха-ха... Он просто не мог стерпеть поражения России в Крымской
войне, поссорился с царем, уехал из России вовсе...
Он слушал с восковым, как у покойника, лицом. Я чуть
успокоился, но непристойный хохот лез у меня даже из ушей:
– По дороге он заехал в Англию к Герцену. Тот о нем
написал пару строк... потом на Дикий Запад, где в самом деле пахал, как и Лев
Толстой, босой и нечесаный... Но это не крестьянин, который спасует перед
набегом индейцев, не так ли? А когда началась гражданская... ну, дальше
понятно, как этот неграмотный фермер сумел организовать и создать боеспособное
войско. И побеждать в войне, где ни на одной стороне, ни на другой не было
профессионалов!
Он медленно розовел, наконец вздохнул так шумно, что
зашевелились бумаги на моем столе:
– Но все-таки... Как?.. Откуда? Почему вы все же уверены,
этот дневник – подделка?
Я удивился:
– Разве еще не понятно?.. Тоже мне, разведка!.. Какой
дневник юного Джона Турча на английском языке, когда этот Джон лишь в тридцать
пять лет покинул Россию, а до этого по-англицки не знал ни слова?.. И звали его
тогда, естественно, Иван Турчанинов. Под таким именем он в наших энциклопедиях.
Массивная дверь с натугой отворилась. В кабинет вплыл
массивный военный. Полковник вскочил, вытянулся, на меня метнул все же взгляд с
неприязнью, никто из мужчин не любит, когда видят его подчинение другому.
Генерал, явно генерал, вяло поинтересовался:
– Я слышал смех... а среди нашего уныния это так
редко...
– Вербую агента, – отчеканил полковник. –
Этот товарищ только что оказал нам неоценимую услугу, указал на одного из главарей
русской мафии в Нью-Йорке... Это так, походя. Левой ногой. А в самом деле,
Виктор Александрович, как вы посмотрите на такое предложение?.. Мы вам
жалование, погоны, пистолет...
Меня передернуло:
– Давайте лучше я вас попробую завербовать в футурологи...
По-моему, вы в футурологии будете так же сильны, как я в агентизме... или как
лучше назвать то, где обещаете погоны?
Генерал смотрел то на одного, то на другого, скупо
улыбнулся:
– Шутите?.. Хорошо, а то везде скорбь. У нас все
надежды на Платона Тарасовича. Если не он своей железной рукой и командным
голосом, то кто?
А полковник добавил так уважительно, что, кажется, сам
удивился:
– И с такими помощниками!
– Которые левой ногой, походя? – переспросил
генерал.
Похоже, ко взаимному удивлению, мы расстались без неприязни.
Глава 25
Володя, завидя меня издали, подогнал машину с той стороны
улицы прямо к воротам, разом нарушив с десяток правил. Я привычно плюхнулся на
сидение рядом с ним: только женщины и политики предпочитают заднее, настоящие
мужчины остаются детьми и всегда садятся впереди.
– Что-нибудь нашли интересное? – спросил Володя.
– Много, – заверил я. – Но только полезно
ли... разберусь позже.
– В Кремль?
– Езжай по Тверской, – сказал я. – Подумаю,
будет ли от меня сегодня там прок.
Он ухмыльнулся, молодой, но уже мудрый: мол, сейчас каждый
смотрит, чтобы ему был прок, а не от него, из какой провинции президент откопал
этого динозавра, только там, говорят, в глуши, еще сохранились чудаки, что
живут по каким-то правилам...
Тверскую я любил всегда, еще когда не был москвичом, тогда
она была строже, сейчас же сверкает всеми огнями, рекламу зажгли, не дожидаясь
темноты, яркие вывески, огромные цветные витрины, чисто, богато, можно просто
любоваться.
Даже машины неслись с обеих сторон чистенькие, вымытые,
строгий мэр велел останавливать грязные и штрафовать водителей так свирепо,
чтобы и на бензин не оставалось, даже отечественные машины выглядят нарядно,
как елочные игрушки.
Возле памятника Юрию Долгорукому стояла толпа, оратор
выкрикивал, взобравшись на трибуну, вокруг поднимали странные знамена и плакаты
с требованиями....
– Останови, – попросил я. – Надо посмотреть.
Он послушно прижал машину к бровке, но заметил
снисходительно:
– Эти неинтересны. Безобидные чудики.
– А ты можешь, – удивился я, – глядя на
незнакомое яйцо, сказать, какой будет птица?
Толпа состояла большей частью из молодежи, что неплохо по
нашим временам. Плохо, когда митингуют обманутые старики да старухи, а парням
все до лампочки. Или до свечи в ресторане.
– Мы должны вернуться к истокам! – кричал оратор,
раздувая жилы на шее, как большой страшный варан пустыни. – Сейчас или
никогда!.. Русь погибнет, если не сбросит жидовское учение Христа и не вернется
к родной вере!.. С этой верой в русских богов Святослав Отважный громил врагов,
расширял мечом пределы, уничтожил могучий Хазарский каганат...
Я выждал, пока сменилось еще трое ораторов, начал
проталкиваться обратно. Народу собралось уже немало, девчонки снова сидели на
могучих плечах парней, хвастливо демонстрируя своих жеребцов, в сторонке двое в
форме посматривали, что-то наговаривали по рациям. Оттуда хрипело и плевалось
обрывками слов, больше похожий на лай старой больной овчарки.
