Кречет отмахнулся:
– Это у вас от революционного мышления. Либо свет, либо
тьма, либо ночь, либо яркий день, кто не с нами, тот против нас... А между днем
и ночью бывают сумерки, а люди не праведники или злодеи. Есть и полупорядочные,
и слабопорядочные, и недопорядочные. Ваш Цукоров был хорош уже тем, что все же
сказал правду. Но героя из него делать – идиотизм. Как будто до преклонного
возраста так и не видел, что творится! Мы все видели, все понимали, любой
слесарь или министр одинаковыми словами крыли Советскую власть на кухне, а он,
овечка, не знал о расстрелах, тюрьмах, лагерях, несвободе?.. А узнал только
тогда, когда обеспечил себе такую славу отца водородной бомбы... кстати, теперь-то
все знают, что шпионы все атомные секреты перетаскали из Америки... когда на
грудь не помещались медали лауреатов всех Ленинских, Сталинских,
Государственных премий, когда на счету были такие астрономические суммы, что
можно было не страшиться потерять работу!
Я сказал, морщась:
– Но все-таки сказал. А другие так и молотили языками
на кухне.
– Я и говорю, порядочный, – согласился
Кречет. – Но не герой. Мог же сказать и раньше? Когда еще страшно было
потерять работу?.. Как теряли другие, оставшиеся неизвестными?.. Э-э-э, он был
политик, еще какой политик! Знал, в какой момент можно встать и сказать гордо:
«Протестую!» Так и эти среднепорядочные, которым уже достаточно тех жалких
реформ. Ну, свободного выезда за рубеж, который простому народу все равно не по
карману, еще – получать валюту за выступления только в свой карман, не допуская
государство...
– Что вполне справедливо, – ощетинился я.
– Кто спорит? Я говорю, что эти люди уже получили свои
реформы. Других им не надо. Они ходят в церковь и ставят свечи, крестятся и
бьют поклоны. А в мою команду нужны люди, которые хотят вырвать страну из этой
грязи как можно быстрее!
Я сказал настороженно:
– Я страшусь таких людей. Они необходимы, но только не
во главе целой страны. Когда эти честные и горячие люди брали власть, одержимые
идеей облагодетельствовать всех разом и сразу, то получалась либо кровавая
Французская революция, либо Советская, либо движение Савонароллы, луддистов,
тайпинов...
Кречет сказал успокаивающе:
– Погодите, погодите. Разве я сказал, что будем страну
трясти? Вот потому-то я и хочу в команде таких людей, которые не позволят
пуститься во все тяжкие.
– А я смогу не позволить?
– Скажу честно, права вето у вас не будет. Но
прислушиваться к вашим советам будут все. Начиная с меня. Соглашайтесь, Виктор
Александрович!
Глава 4
Неслышно отворилась дверь, вошел немолодой подтянутый
человек с явно военной выправкой, но в гражданском. Бросил быстрый взгляд на
меня, наклонился к Кречету, что-то шепнул. Тот хмыкнул, бросил коротко что-то
вроде «Лупи», а когда тот уже направился к двери, вдруг хлопнул себя по лбу:
– Да, кстати... Что-то украинские националисты начали
затихать... Подготовь пару миллионов долларов где-нибудь в западном банке. Нет,
сейчас не переводи! Пусть работают на энтузиазме, сколько задора хватит...
Хорошие парни. Искренние, честные. Надо их поддерживать в борьбе против
проклятой Москвы, против гнусной России, что их угнетала и сейчас даже во сне
видит, как бы снова покорить рiдну нэньку Украину...
Тот сказал деловито:
– Там еще одна группа появилась. Злее! Каких только
собак на нас не вешают.
– Хорошо, – сказал Кречет довольно. –
Молодые?
– Одна молодежь!
– Добро. Чистые души, чистые сердца... Жаль, взрослеют
быстро, а с возрастом любой национализм кончается. Если надо, им тоже малость
деньжат надо подкинуть. Через нейтральные банки, конечно... Только бы кричали
погромче, что Россия – враг, что у нее имперская политика, что я, чертов
диктатор, строю планы как бы устроить вторую Переяславскую Раду, а то и как-то
иначе, но, мол, из достоверных источников стало известно, что президент России
издал тайный указ... Их газеты сразу напечатают аршинными буквами.
Я с холодком вдоль спины ощутил, что Кречет неспроста
говорит при мне о тайных вещах, о которых не должны пронюхать ни газетчики, ни
телевидение, ни даже аппарат президента. Делится тайнами, после которых я вроде
бы уже не могу уйти, слишком много узнал... но так может одурачить разве что
этого штатского, вон даже взглянул с сочувствием, но уже как на соратника. На
самом же деле...
Я почувствовал, как губы сами раздвигаются в стороны. Кречет
даже обороты употребил те же, что и в моем футурологическом исследовании
пятнадцатилетней давности, где я моделировал подобные отношения между Россией и
Украиной. Приятно, что Кречет читал, хотя это не говорит о его интеллекте.
Основным составом моих читателей были подростки...
Черт, но все равно приятно. Ведь друзей выбираем не по уму –
кому нужен гений, обзывающий тебя дураком? – а по удобным приятным
отношениям.
Кречет повернулся, пожаловался с озорной усмешкой:
– Где это видано, чтобы сам против себя финансировал
подрывные группы?.. Но что делать, голодная и нищая Украина нам и на...
словом... не нужна, но так ведь прямо не скажешь, если хохлы вдруг захотят
присоединиться к России?
Я усмехнулся:
– А если все-таки вся Украина, устав голодать, захочет
воссоединиться?
Кречет широко улыбнулся:
– Еще не дозрели! Но вторая линия обороны заготовлена.
Мол, на каких условиях, с каким статусом, а там пойдут уточнения, согласования,
снова дополнения, новые согласования... которые можно растянуть на десятки лет.
А за это время либо шах умрет, либо ишак сдохнет. В любом случае, самим жрать
нечего, но у нас есть хотя бы нефть и золото, как-то прокрутимся, на ноги
встанем, но так вот в лоб Украине не скажешь?.. Дешевле подбросить сотню-другую
миллионов долларов украинским националистам!
Знает же, подлец, мелькнула мысль, не брякну об этих
миллионах. Явно досье собрано, начиная с внутриутробного состояния. Уверен не
только в моих деловых качествах, хотя что от них осталось, но и в моей
порядочности!.. Ну погоди же. Я не связываю себя порядочностью по отношению к
диктаторам.
– Смотрите, – сказал я наконец, – не
прогадайте сами.
Он развел руками:
– Если бы вы знали, на какие трюки пускаются, только бы
приблизиться к рычагам! И подкуп, и лесть, и шантаж, а уж интриги всех уровней
сложности... Я не уверен, даже сомневаюсь, что любое ваше замечание будет
приниматься... уж извините... но что будете высказываться без оглядки на свои
интересы, в этом я уверен. Я думаю, вы сможете высказаться откровенно и обо
мне.
Он смотрел насмешливо и вызывающе. Я вспыхнул, генерал
подозревает меня в присущей интеллигентам трусости, но сдержался:
– О вас и так говорит весь мир.
