Глава 33
Зло исчезло как понятие. Кинотеатры заполнены фильмами, где
мафия благороднее полицейских, наемные убийцы – благородные герои, грабители –
милые и добрые люди, проститутки нравственнее нормальных работающих женщин...
Вряд ли все это можно объяснить происками мафии, что все купила и выпускает
фильмы о себе как сама хочет, не всех режиссеров можно купить, дело в самой утрате
ценностей...
Но это касается только американских фильмов и книг, а также
стада, что идет у них на веревке: мелких стран Европы да покоренной Японии. Но
у нашей стране полное молчание об исламской культуре. Переводим вьетнамские
романы, мамбоюмбиные, но только не тех стран с богатой и древнейшей культурой,
где еще в обиходе понятия долга, чести, благородства, верности слову.
Одним из признаний, что человек перестает карабкаться по
крутой лестнице совершенствования стал гнуснейший по сути лозунг: принимайте
меня таким, каков я есть! То есть, не требуйте от меня, чтобы я был лучше. Я
хочу остаться таким, каков есть: в соплях, грязный, ленивый, учиться не хочу,
утруждать себя ничем не желаю. Я просто хочу жить и все время получать
удовольствия. Без усилий. Даром.
Это после той системы воспитания человека, характерной для
прошлых поколений! Системы, которая и дала взлет нынешней науки, техники,
искусства... Но теперь пришло поколение, которое жаждет лишь пользоваться
готовым. Не проливать семь потов, создавая ...
Но это на Западе. На Востоке в силу медленности прогресса
или более крепких нравственных устоев, та старая система еще сохранилась.
Восток по большому счету прогрессивнее Запада, здесь говорю о США, что не имея
корней богатой культуры, так и не поднялись к ней. Все эти творцы компьютеров,
магнаты Голливуда – это все же те простые фермеры и землекопы, которые
высадились на дикие земли американского континента. И запросы их такие же
простые, как и раньше: выжить, поесть вволю, сделать баб как можно более
доступными... А от умных книг голова болит! При слове «культура» рука к кольту
не тянется, от нее просто отмахиваются, а то и удивленно поднимают брови: что,
мол, вы получили со своей культурой? Ваш народ наше кино смотрит, наши
компьютеры покупает, нашу жвачку жует...
Размышляя, я открыл дверь, привычно отшатнулся к косяку,
Хрюка налетела на меня мощно, прыгала и пыталась не то лизнуть в лицо, не то
просилась на ручки. И тут же отбегала, словно звала к обеду, останавливалась и
приглашающе виляла обрубком хвоста.
– Что, чашку опрокинула? – поинтересовался я.
Слова замерли у меня на языке. На кухне сидел огромный
мужчина, поперек себя шире, в руках держал раскрытый пакет с фроликами. Видя
мое остолбенелое лицо, объяснил словоохотливо:
– Собака у вас, прелесть!.. Я вообще-то их побаиваюсь,
но от вашей в восторге. Вот уж в самом деле друг человека.
За моей спиной прозвучал другой голос, чуть ироничный:
– Даже собаки предают... А что говорить о людях?
Мужчина на полголовы выше меня, в плечах шире и массивнее,
стоял в проходе, загораживая дверь на площадку. Руки его были в карманах плаща,
это в такую-то жару, словно пальцы сжимали рукояти двух пистолетов.
Я чувствовал, как сердце начинает колотится чаще, но страха
не чувствовал, а только лихорадочно-дурацкое возбуждение. Хрюка бросилась от
меня к мужчине с фроликами, он бросил ей еще пару колечек, сказал строго:
– Все! Пришел хозяин. Если на то пошло, я вообще не
имею права тебя кормить. Но и ты, если говорить уж правду, не должна брать у
чужого человека.
Хрюка виляла хвостиком, уверяя, что она в самом деле друг
человека, особенно, если у того в руках коробка с фроликами. Я прошел на кухню,
налил себе воды из кувшина с очистителем, с наслаждением выпил, только тогда
повернулся к незнакомцам:
– Полагаю, мне бесполезно спрашивать у вас
удостоверения?
Мужчина, который кормил Хрюку фроликами, засмеялся, показав
в улыбке крупные редкие зубы:
– Вы правы!.. Говорят, вы всегда правы, хотя сперва
никто не верит. Ну, я, как видите, верю. Меня зовут Василием Васильевичем
Васильевым... сейчас, по крайней мере. А это мой большой друг и коллега, Павел
Викторович. Фамилия, как догадываетесь, тоже Иванов. С ударением на втором
слоге.
– Что угодно? – спросил я сухо.
Сел у окна, потому что этот мерзавец сидел на моем любимом
стуле. Тот, который назвался Ивановым, да еще с ударением на втором слоге, сел
в проходе, руки были по-прежнему в карманах. Я насмешливо улыбался. Оба
профессионалы, из бывших борцов или боксеров, каждый совладает с десятком
таких, как я, да еще и запугает!
Васильев сказал проникновенно:
– Как вы догадываетесь, здоровые силы страны не
оставляют вас своим вниманием.
У него в самом деле был здоровый вид, только здоровье мы
понимали по-разному. На широком, как сковорода, лице не видно не было ни одной
мысли, ведь в здоровом теле – здоровый дух, но все знают, что на самом деле –
одно из двух. Даже лоб закроешь одним мизинцем младенца, а близко посаженные
глаза выбьешь одним пальцем. Как такой стреляет, надо же бинокулярное зрение?
– Я слушаю, слушаю, – сказал я. – Вы
вломились, чтобы что-то потребовать. Или напугать. Так говорите, пугайте. Или
мне можно позвонить?
– Куда? – поинтересовался Васильев.
– В милицию, конечно.
Васильев улыбнулся такой наивности. Мол, что такая мелочь,
как милиция, когда мы из таких сфер, откуда даже на ФСБ плюем с высокого
дерева, гадим с заоблачного насеста.
– Рановато, – сказал он мягко.
– А что, потом можно?
– Когда уйдем, – ответил он и по моим глазам
понял, что допустил промашку. Теперь знаю, что намеревались оставить меня в
живых. Это не значит, что оставят в самом деле, но такое намерение было. –
Если, конечно, придем к соглашению...
– Сомневаюсь, – ответил я холодно.
– Почему?
– Я не буду иметь дело с людьми, которые вот так
заходят в мою квартиру.
Он развел руками:
– Уж простите великодушно, мы в самом деле поступили не
совсем вежливо.
– Не совсем!
– Но, согласитесь, у нас выбора не было. Поговорить с
вами необходимо, а иначе к вам ни на какой козе не подъедешь.
Я бросил с той же холодностью, сам удивляясь внезапному
спокойствию:
– На этой – тоже.
– Как знать. Вы, такой противник тоталитарного режима,
как решились сотрудничать с таким человеком?
Я усмехнулся:
– Можно подумать, что вы – демократы.
– Демократы, – подтвердил он. – Куда большие,
чем Кречет. Но и у демократов должны быть силовые службы, секретные службы, и
так далее. Иначе, сомневаюсь, чтобы демократические системы Запада продержались
хотя бы сутки! И как демократы, мы хотим больше знать о тайном кабинете
Кречета. Вы сами, Виктор Александрович, отказались от более легкой возможности
сотрудничать с нами...
