Краем глаза я уловил усмешку на квадратном лице второго.
Правда, кисловатую. Возможно, он лично долго и старательно ставил видеокамеры,
предвкушая километры жуткой порнухи.
– Вы ошиблись, ребята, – сказал я
сдержанно. – Я из старого вымирающего мира. Меня не купить, не запугать.
Не потому, что я такой уж герой, а так воспитан...
– Комсомолом? – переспросил иронически.
– Временем, – ответил я холодно. – Вам не
понять, сосунки. Это ваше «Не будь героем!», не для меня. Я могу подойти и дать
любому из вас по роже. И плевать, что застрелите или покалечите. Останавливает
меня лишь то, что я... просто не могу подойти и ударить просто так. Сдачу –
другое дело. Не могу ударить даже мерзавцев, которые вторглись в мою квартиру и
начинают издеваться. Но это будет скоро...
Улыбка исчезла с лица Васильева. Я видел, как посерьезнел и
Иванов. Васильев примиряюще вскинул руки:
– В наши намерения не входит ссориться с вами, Виктор
Александрович. Мы не гангстеры, не рэкетиры. Все, что мы хотим,
сотрудничества...
– Вы два мерзавца, – сказал я. – После того,
как я понял, что вы такое и откуда, я просто сейчас вызову милицию.
Я сделал движение к телефону. Иванов тут же опустил руку на
трубку, а в руке Васильева неуловимо быстро возник пистолет. Большой, явно
тяжелый, с удлиненным рылом. Черное дуло смотрело мне в лицо.
– Я этого делать не советую, – сказал он. Лицо его
искривилось, я с холодком понял, что все же выстрелит. Им нужно было мое
сотрудничество, но если ни шантаж, ни прямая угроза не помогают, то, чтобы
скрыть свой приход, им придется меня убить.
– Стреляйте, – сказал я. – Вы – двое
мерзавцев.
Васильев пристально смотрел мне в лицо.
– Я вижу, – заметил он, – вы не пугливы.
– А чего пугаться? – ответил я мирно. – Я
большую часть жизни прожил. Годом раньше, годом позже... Все мы умрем. И вы
умрете, несмотря на молодость. И дети ваши умрут. Как и внуки. И нефть
истощится, и Солнце погаснет, и Вселенная свернется так же просто, как и
взорвалась. Так что, зная это, какая разница, что у вас в руках: пистолет или
конфетка!
Он смотрел пытливо, старался прочувствовать то, что сказал
я, чтобы понять и настроиться на ту же волну разговора, и тут лицо начало
бледнеть. Напарник смотрел на него с удивлением. А этот мотнул головой, сказал
внезапно охрипшим голосом:
– Да, если с позиций вечности...
– С этих, – согласился я.
– Тогда ваше бесстрашие понятно. Оно есть равнодушие.
Но при таком равнодушии... не все ли равно вам, кто победит в нашей мелкой
микробной борьбе на крохотном глиняном шарике, что несется через бездны
космоса?
Пистолет чуть опустился, но все равно следил за каждым моим
движением. Глупо, они и без пистолетов могли справиться со мной, не отрывая
глаз от телевизора.
– Почти, – ответил я брезгливо. – Но вы меня
задели, а это мне неприятно. Потому и ваши доводы я отвергаю заранее. Если
пришли стрелять, стреляйте. Я вас запомнил, ребята. А у Кречета руки длинные.
Оба чувствовали себя неуютно. Даже если я упаду с
простреленной головой, то дело на этом не кончится. У Кречета в самом деле руки
длинные. Он расценит как оскорбление, что убили его советника. И в любом случае
воспримет как вызов. Всю страну, если надо, и Австралию перевернет, но их
отыщет. Но самое главное, они должны были добиться моего согласия
сотрудничать...
– Виктор Александрович, – сказал Васильев почти
умоляюще. – Да, я выстрелю, вы это знаете. И я это знаю. Но, как патриоты,
мы не хотели бы терять такого выдающегося ученого, как вы!
Я внимательно всмотрелся в его лицо:
– Вы, случаем, не сын Веры Павловны?
– Нет, – ответил он с недоумением и вместе с тем
настороженно.
– Гм, – протянул я разочарованно, – теперь я
вижу, что вы в самом деле не ее сын...
Он смутно ощутил что я его только что обозвал очень культурно
и замысловато, не то сукиным сыном, не то похуже, но для меня важнее было
определить его ай-кью.
Васильев сказал мягко:
– Виктор Александрович, вы уж простите, что пришлось
вот так... Поверьте, мы компенсируем эти маленькие неудобства и волнения самым...
скажем так, надлежащим образом. Просто вы не откликнулись на попытки завязать с
нами контакты, нам пришлось действовать более настойчиво.
Я с трудом наклонился, чтобы поправить шнурки, тяжело дышал.
Когда я разогнулся, лицо мое устрашающе побагровело, а если учесть, что я к
тому же изо всех сил задерживал дыхание и напрягал мышцы, вид у меня был таков,
словно вот-вот хватит удар, и я скончаюсь прямо на месте.
Он посмотрел на меня с беспокойством:
– Вам ничего не нужно? Я принимаю валокордин, но на всякий
случай ношу и чуть покрепче... Нет? Но только кивните, если понадобится. Так
вот, Виктор Александрович, я представляю группу демократов, очень обеспокоенных
за судьбу страны.
Он выждал, ожидая реакции. Я пожал плечами:
– Я должен ахнуть? Но сейчас любой грузчик или
проститутка обсуждают как остановить НАТО, выплатить валютный долг, вернуть
сверхдержаву. Нередко лучше депутатов.
Он слегка улыбнулся:
– Верно, верно. Но я должен был представиться? Как вы
догадываетесь, мы ищем подходы не только к вам. Кречет уже закольцован нашими
людьми. Глава государства – особый случай. Кречет к вам прислушивается
особенно... Наши эксперты спешно прочли ваши труды, у них волосы встали дыбом.
Вы в своих футурологических изысканиях зашли так далеко...
– Правда?
– Виктор Александрович, ваши работы опасны. Опасны тем
что выглядят убедительно. Как выглядело убедительным сотни лет построение
коммунизма... до тех пор, пока наконец не попытались его построить. К
несчастью, это случилось в России. Я патриот, Виктор Александрович, и тоже
предпочел бы, чтобы его попытались построить в США! Тогда бы это они сейчас
лизали нам ноги, а в своих валютных киосках меняли деревянные доллары на рубль
десять тысяч к одному. Ваши книги не переведены на английский?
– На англицский нет, – ответил я.
– Жаль... Иван Иванович, – обратился он ко
второму, – может отстегем пару миллионов долларов на перевод и издание
трудов господина Никольского в США. Массовым тиражом. Авось, клюнут, начнут
экспериментировать с экономикой, моралью, политикой...
Он улыбался, но в голосе звучала надежда. Я с некоторым
сочувствием подумал, что он в самом деле патриот и дерется не ради денег. Денег
уже нахапал, а то и просто приватизировал при перестройке пару-другую алмазных
или золотых приисков.
Иванов без улыбки покачал головой:
– Не пройдет.
– Деньги же есть!
