Он начал распаляться гневом, ноздри бешено задергались.
Усачев сказал торопливо:
– Я думаю, что он предпочтет начать свое дело уже без
прикрытия церковной рясы. Пара миллионов у него есть?
Сказбуш оскорбленно фыркнул:
– У его помощников по десятку миллионов долларов в
швейцарских банках! А у него... признаюсь честно, так не удалось вызнать. Он
уже тогда начал к чему-то готовиться.
– Тогда с ним помех не будет, – согласился
Краснохарев. – В чем я действительно не уверен, что женщины чадру наденут!
А публичные казни все же ушли в прошлое...
Кречет поднялся во весь могучий рост, с хрустом потянулся.
Смех его был веселым и заразительным:
– Похоже, никто из вас так и не прочел книги Виктора
Александровича! А зря. Он пятнадцать лет тому это описывал, даже то, что Россия
придумает свою веточку ислама. Почему только сунниты или шииты? А если выбирать
из этих двух, то все равно там сотни дорожек... Исламский мир отнесется с
пониманием, если в России ислам будет не совсем таким, как в Саудовской Аравии.
Я рассчитываю на вас, дорогой Виктор Александрович!
Я поежился:
– В чем?
– А кому еще разрабатывать идею, которую мы
осуществляем? Вы и придумаете ислам российского толка. Мы будем одновременно и
в исламском мире, и останемся самобытной Россией с ее особенностями. Это
устроит всех... кроме тех, кто продвигает НАТО к нашим границам!
Сказбуш, переглянувшись с Яузовым, сказал все тем же тихим
голосом:
– Да, это не устроит. Если раньше разведчика снабжали
ампулой с ядом, то теперь всем понятно, что сопротивляться аресту не будет, а
на первом же допросе выложит все, что знает. Потому при задании ему сообщаем
как можно меньше.
Кречет покачал головой, а наивный Коломиец переспросил:
– И такие все?
– Мир таков, такова и разведка. Потому такими страшными
кажутся исламисты! Они не растеряли эти «устаревшие» понятия. Для спецслужб
всего мира страшнее всего исламские террористы, ибо такой борец за идею может
совершить терракт, а потом с чувством исполненного долга застрелиться. А
диверсанты других стран не пойдут на опасное дело, если им не будут
гарантированы по крайней мере два безопасных пути отхода... А спецслужбы по
охране прежде всего перекрывают пути отхода, это проще всего.
Мирошниченко все подкладывал Кречету листки на подпись, тот
быстро проглядывал, подписывал, некоторые комкал и молча бросал в корзину.
– А, вот это, – объяснил Мирошниченко, –
полный список священников... правда, высшего ранга, что готовы принять ислам...
При условии, конечно, что их, как первых, зачислят в высшие иерархи мусульман.
Гм... я думаю, что верховный имам всех мусульман на это пойдет. Даже с
удовольствием. Больше чести обратить высокий чин, чем простого человека. А
истинные мотивы... Религия – давно такая же политика, как и парламент или Дума.
Есть же простаки, что верили царям, генсекам, президентам,
– Но-но, – прикрикнул Кречет. – Меня и эти
достают со своими шуточками, так и ты туда же?
Оробевший пресс-секретарь захлопнул рот со стуком, словно
пес, поймавший крупную муху.
– А что, я ничего...
– Как с казачеством?
– Самые последние сведения, – заговорил
Мирошниченко очень серьезно, – не очень-то... Это же самое преданное
власти, преданное до кликушества сословие! Умом, правда, и раньше не
отличались, главными достоинствами были храбрость, верность слову, понятиям
чести, славы. Потому там сейчас жаркие споры... кое-где перешли в драки, а то и
вовсе берутся за оружие. То, что ислам поднял голову, рассматривается как
оскорбление, Честно говоря, в ряде станиц вы, Платон Тарасович, хоть и
позволили им вооружаться, но уже объявлены врагом не больше, не меньше, как
всего русского народа, конечно же – православного, богобоязненного, уничижающегося.
Но то, что президент объявил войну бандитам, мафии, проституции, наркомании,
что первым заговорил о чести, доблести, служению Отечеству... Да и оружие
позволил иметь одним росчерком пера! Словом, раскол прошел не по сословиям
казаков, а по их сердцам. Самый болезненный, куда болезненнее, чем в
гражданскую...
Он был очень серьезен, тишина стояла почти гробовая. Кто-то
шумно вздохнул, застеснялся и быстро опустил голову. Кречет криво улыбнулся,
лицо было бледным, страдальческим, но сказать ничего не успел, в дверь
заглянула Марина. Она по старой привычке предпочитала сообщать все лично, хотя
на ее столе стояли переговорники, селекторы, компьютеры и прочие сложнейшие
средства связи.
Ее лицо было встревоженное:
– Прибыл генерал Сагайдачный. Рвет и мечет. Что делать?
– Я его жду, – ответил Кречет. Его лицо
помрачнело. Он коротко взглянул на нас, поколебался, махнул безнадежно
рукой. – Зови.
Дверь распахнулась, словно ворвался штурмовой танк. Генерал
задыхался от ярости, устрашающе огромный, широкий в плечах, грузный, как
танкер, но все еще без живота, красное лицо было искажено, на лбу вздулись
синие жилы.
– Почему, – рыкнул он люто, и жалюзи зазвенели
тонко-тонко, – почему мне не выдали мой лист?.. Я сказал, что ухожу из
армии!!!
Кречет поспешно увел его хитрыми маневрами подальше от нас,
в другой угол зала, но генерал так орал и взревывал, да и Кречет не умел
шептать, что мы, притихшие как мыши, слышали каждое слово.
– Панас Назарович, – заговорил он льстиво, –
ты мой первый и самый дорогой учитель!.. Я не посмел бы вмешаться... это олухи
из канцелярии... Я все узнаю и поправлю... Ты же знаешь, как я тебя люблю и
чту...
Он юлил перед ним, как молодой Дорошенко перед Сагайдачным,
потомком которого без сомнения был этот разъяренный гигант. Он рыкнул:
– Так позвоните сейчас!
Он обращался на «вы», но не из почтительности, все это
чувствовали, а явно не желая возвращаться к более теплым отношениям военного
учителя и ученика.
– Все сделаю, – заверил Кречет. – Прости,
голова трещит от дел... А что случилось?
Генерал задыхался от ярости:
– Ты еще спрашиваешь?.. Отечество продал!.. Веру
нашу!..
– Я похож на торговца? – спросил Кречет.
– Тогда так отдал, предатель!
– Отечество я не предавал, – ответил Кречет, мы
все ощутили, что голос его стал тверже. – Ты знаешь, что Отечество я не
продал. А жизнь за него положу, тоже знаешь. Знаешь!
Сагайдачный прохрипел, на красном мясистом лице выступили
крупные капли пота:
– Но веру! Веру нашу!
– И вера останется на месте, – заверил
Кречет. – Разве гетман Сагайдачный вместе с татарами не ходил в походы на
Польшу и Россию? Разве Богдан Хмельницкий не получил от польского короля
золотую саблю с надписью «За храбрость» за ударный поход на Москву? А с ними
опять же были татарские полки, что исповедовали ислам!.. Что с того, что в твоих
воздушно-десантных будут и мусульмане?.. Разве они плохо дрались с твоими
частями, когда те вошли в Афганистан? А в Чечне?
