* * *
В распахнутые балконные двери воздух вползал пусть и свежий,
но горячий, как будто належался на барханах Сахары. Я живу на четырнадцатом, сверху
еще два, так что с крыши ко мне забраться трудновато, и летом дверь распахнута
всегда. Правда, слегка докучают автомобильные сигналы, уличный шум, но это
слышишь только весной, потом привыкаешь, даже визг тормозов и вопли дворников
ухо не воспринимает.
В холодильнике пусто как в морозилке, так и на полках.
Главное же, нет ни пива, ни хотя бы соков или фруктовой воды.
– Сиди дома, – сказал я Хрюке. – Я быстро.
Она обиженно запрыгала, показывая возмущенно, что я же
всегда брал с собой.
– Что-то ты начинаешь ребятами интересоваться, –
пояснил я.
В самом деле повязать, что ли, думал я, спускаясь в лифте.
Пять лет девке, всякий раз ложная щенность, страдает без детей, организм
требует выполнения программы. Только не с породистым боксером, потом щенков два
месяца кормить и вытирать за ними, замучаешься, да и пристроить всех не просто:
народу самому есть нечего, не до собак, так что повязать с какой-нибудь мелочью
вроде пуделя, щенков сразу утопить, а Хрюка потоскует малость, затем успокоится
уже совсем, а ложные щенности прекратятся, как у существа, выполнившего
программу...
Сильные руки ухватили меня, казалось, со всех сторон. Ноги
оторвались от земли, я ощутил, что меня запихивают в машину. Руки придержали, я
ожидал, что зажмут рот, а то и заклеют широкой лентой, но то ли ленты у наших
спецслужб не нашлось, то ли хорошо знали, ученый со странным именем «футуролог»
слишком горд, чтобы орать: «На помощь!»
Колеса взвизгнули, машина сорвалась с места, как пуля, но
народ не повел и глазом. Если жигуленок или москвичок, а иномарки и должны
носиться быстро, не зря же деньги уплочены.
Мужской голос слева из полутьмы пророкотал довольно:
– Все возможности не предусмотреть. Верно, Виктор
Александрович?
Я ответил вопросом на вопрос:
– Какие возможности?
– Вы не подозревали, но вас охраняли по меньшей мере
трое. Они старались не попадаться на глаза и вам, что, признаться, затрудняло
им работу, зато облегчило нам.
Я осторожно покосился по сторонам. После яркого солнечного
света глаза привыкали медленно, мы выехали на магистраль, прежде чем я
определил, что шофер мог бы играть в старом профессиональном хоккее, когда еще
не одевали шлемов: лицо в шрамах, нос перебит, сам крепок и вздут мышцами,
справа и слева такие же плотные горячие тела, твердые, как будто в бронежилетах
от горла до колен.
Мужчина слева, постарше, похож на капитана хоккейной
команды, а то и на тренера, сказал с облегчением:
– Похоже, что вы не предупредили охрану о своем походе
в булочную.
– А надо было? – спросил я.
– Непростительная оплошность, – сказал мужчина со
знанием дела. – Правда, нам это все равно бы не помешало.
– Олухи, – добавил второй, что от меня
справа, – наши ребята уже гнались бы.
А шофер, которому бы только молчать в тряпочку, подбросил
весело и с горделивостью:
– Сравнил!
В его голосе было столько презрения, что я сразу понял, меня
похитили ребята из элитных частей. И сейчас настолько уверены в полнейшем
превосходстве, что вовсю ляпают языками, как корова хвостом, хотя пленник не
обязательно глуп столько, чтобы не вслушаться в голоса, интонации, оттенки.
Или знают, что уже ничего не могу, мелькнуло в голове. Либо
убьют, либо в стране переворот случится раньше, чем я выберусь из их лап.
– Расслабьтесь, – посоветовал мужчина, похожий на
капитана хоккеистов, – курите если хотите.
– Спасибо, не курю, – ответил я.
Шофер хохотнул:
– Кто не курит – оттягивает свой конец, а кто курит...
Я понял, что он вполне мог бы точно так же крутить баранку в
машине президента. А вожак сказал с насмешливым удивлением:
– Ого, какая у президента команда! Сам президент бросил
пить, а его взвод пошел еще дальше. Сухого закона не ожидается?
– Нет, – ответил я. – Но рвать ноздри и
рубить головы за курение – это на грани принятия.
– Это в Турции рубили головы, – возразил
собеседник. – И оставляли на кольях с трубками в зубах! А в России только
били кнутом, рвали ноздри и – в Сибирь-матушку. Рад, что вы не теряете чувства
юмора. Честно говоря, я ожидал обычной истерики, угроз, попыток сторговаться.
– Я вообще неожиданный человек, – сообщил
я. – Вы еще со мной наплачетесь.
Машина неслась в левом ряду, навстречу опасно близко
проносились встречные автомобили. Мужчина с усмешкой покосился на меня, но я
резонно полагал, что шофер потому и лихачит, что умеет ездить, и шерсть от
страха на мне не поднялась.
– Может быть, – согласился он, теперь уже
неожиданно для меня. – Говорят же, после веселья наступает похмелье. После
смеха – слезы... Но пока что нам в самом деле весело. Но, вообще, должен
сказать, что вы не пугливы.
– Это просто знание, – сказал я холодно. Поймав
его вопросительный взгляд, пояснил со злорадством. – Я нужен не только
живым, но и в добром здравии, даже в хорошем настроении. Потому вы должны
лизать мне сапоги... ну, ладно, кроссовки, вилять хвостом и всячески уверять,
что просто приготовили мне приятный сюрприз, а впереди ждут баня, коньяк,
спелые девки, чемодан с пачками долларов...
По тому, как он смешался, я понял, что этот дурак собирался
предложить мне весь этот нехитрый набор. Шофер фыркнул, похоже, не любил своего
вожака, и тот вынужденно пробормотал:
– Я только из группы захвата. Разговаривать с вами
будут другие.
* * *
Над головой промелькнула широкая эстакада окружной дороги.
Москва осталась позади, автомобиль несся еще быстрее, здесь широкая бетонная
лента была пуста, если сравнивать с запруженными московскими улицами. По ту
сторону разделительной полосы проскакивали навстречу такие же мощные машины,
отечественные терялись среди импортных чудовищ.
Дважды мы пронеслись мимо поста ГАИ на той же скорости, но
никто в нашу сторону и глазом не повел, все явно нарушали скоростной режим,
лишь новичок соблюдает скорость на хорошей да еще пустынной дороге. К тому же
гаишники охотнее останавливают пошарпанные жигуленки, с них можно содрать хотя
бы червонец, а из мерседеса могут показать дуло автомата и очень вежливо
спросить адресок, по которому проживает семья такого храброго.
Потом свернули на дорожку, такую же ухоженную, но узкую, два
автомобиля разъедутся, но не три. Мне стало совсем неуютно в роскошном салоне.
Не видать вывески: «Частное владение, вход воспрещен», но чувствуется, что
здесь не только вход воспрещен посторонним, здесь сперва стреляют, потом
закапывают, а вопросы не задают вовсе.
