Придерживаясь за борт, я тяжело соскочил на землю. От холода
трясло, губы стали как оладьи, я не мог выговорить ни слова. Два сержанта, что
опустили борт, вытаращили глаза. Я видел, как Кречет немедленно повернулся в
нашу сторону. Я приветственно помахал ему рукой:
– Я... передумал... насчет маневров.
Слова давались с трудом. Трое подтянутых солдат в униформе
десантников синхронно сдвинулись, закрывая президента со всех сторон. Их глаза
пронизывали меня насквозь, а пальцы дергались к коротким тупорылым автоматам.
– Виктор Александрович! – выкрикнул Кречет в
ужасе. – Что стряслось?.. Вы в таком виде!
На лбу я чувствовал здоровенную шишку, а пока выбирался из
ящиков, задел ссадину, кровь поползала на бровь.
– Это все... ваши... реформы, – выдавил я,
сотрясаясь всем телом.
– Но что...
Не отвечая, я повел глазами. Из кабины пилотов к Кречету
спешил подтянутый, не узнать, Терещенко. Живот подобрал грудь как у курского
петуха, глазами преданно ел верховного главнокомандующего, из-под каски
выбивался, напрашиваясь на орден, кусок окровавленного бинта.
Не сразу в блестящей толпе военных выделил меня. Все видели,
как он вздрогнул, будто от меня ударило током. Бледный, как мертвец, рука на
миг дернулась к кобуре, но он уже был из современных, когда даже военные не
хотят быть героями, да что там героями, воевать не хотят, только бы жалование
да беззащитных солдат побольше в услужение...
Он отдернул руку и сказал быстро-быстро, глотая целые слова:
– Я расскажу!.. я все-все расскажу!.. Я лишь
выполнял... я сам ничего!
Телохранители, еще ничего не поняв, но поддавшись чутью, как
собаки, уже закрыли президента со всех сторон, а черные стволы непомерно
длинных пистолетов смотрели во все стороны, как иглы гигантского ежа.
Кречет повернулся ко мне. Телохранители косились на меня
враждебно и недоверчиво. Я с трудом поднял руку, тяжелую, как бревно,
отмахнулся:
– Да можно... и не расспрашивать. Расстреляйте и
закопайте как собаку...
Терещенко схватили под руки, он обмяк и начал повизгивать,
брюки внизу потемнели, мокрое пятно поползло по штанине. Уверенный, что его в
самом деле сейчас расстреляют, он жалобно вопил, закладывал всех и вся, и пока
его втаскивали в блиндаж, он клялся, что только исполнял, а сам пальцем не
шелохнул...
Один из офицеров, что сопровождали Кречета, исчез на миг,
вернулся с теплой шинелью, набросил мне на плечи. Кречет пробежался взглядом по
моему лицу:
– А это как?
– Что? – не понял я.
– Лоб разбит, по скуле будто конь врезал.
– А-а-а, – сказал я, мои пальцы бережно ощупали
кровоподтек под глазом. – Вы будете смеяться... но это я ударился о дверь.
– О дверь мордой, – повторил Кречет с
удовлетворением. – Это хорошо. Но все-таки жаль...
– Что?
– Вот если бы по морде прикладом!
– То что?
– О, видели бы себя тогда!
– Это у вас морда, – огрызнулся я. – А у
крупного ученого... Кстати, господин президент, моя работа футуролога все
больше принимает какой-то странный оттенок.
– Вы видите свои теории в действии, – сказал он
значительно. – И сами принимаете участие в их осуществлении. Разве это не
высшее счастье для ученого? Да-да, так сказать, своими руками... гм... творите...
разрушая, конечно... Я, честно скажу, недооценивал роль ученых в современном
обществе. Но, благодаря вам, Виктор Александрович...
Он улыбался, но я видел сдвинутые брови, чувствовал с каким
накалом работает его непростой мозг. И когда подзывал адъютантов, те отбегали с
ясными приказами, не оставляющими возможностей толковать иначе.
Терещенко еще не вытаскивали, явно рассказывал с
подробностями, чтобы продлить жизнь.
– К сожалению, – сказал я невесело, – в
заговоре участвует командующий морскими силами, руководство Таманской дивизии,
а также двое-трое из вашего кабинета.
Он отшатнулся:
– Вы что же, побывали на самой базе?
– Да нет, подсел на самолет по дороге.
Он стиснул зубы, телохранители переговаривались негромко, их
взгляды в мою сторону стали уважительными. Глаза Кречета быстро пробежали по
моему лицу:
– Черт бы побрал эту футурологию... База-то хоть цела?
– В неприкосновенности, – заверил я. – Ну,
почти... Я же знаю, на новую денег нет.
Он кивнул в сторону самолета, туда ринулась группа военных.
Команду самолета и водителей похватали, бросили лицом вниз, обыскивали, но я
понимал, что все бесполезно. Бедолаги скорее всего вовсе не подозревали, что
они и есть заговорщики.
Кречет с раздражением отмахнулся от телохранителей, те
советовали на время уйти в блиндаж. Повернулся по мне, глаза его уже смотрели с
веселым сочувствием:
– По вас, Виктор Александрович, словно колонну танков
пропустили. Несмотря на ваш оптимизм, боюсь, представить, что от базы
осталось... Да знаю я ваше честное слово ученых! Атомную бомбу кто придумал?
Господа офицеры, позвольте мне представить вам крупнейшего в мире футуролога.
Это он побывал на засекреченной даче генерала Покальчука, с его охраной,
сигнализацией...
Один из генералов с великим уважением посмотрел на меня, это
был явно первый случай, когда генерал уважительно смотрел на ученого, сказал
почтительно:
– Я чувствую, господин президент, эти маневры нам
запомнятся!
– Если Виктор Александрович с нами, – согласился
Кречет, – эти маневры запомнятся всем.
Лицо его стало жестким, мимо как раз вели под охраной
команду самолета, трех водителей грузовиков. Ребята спецназа рылись в машинах,
осторожно передавали на землю ящики. Молодцеватый генерал быстро-быстро говорил
по сотовому телефону, одним глазом кося на Кречета.
– Их там уже нет, – заметил я.
– Повяжут, – заверил Кречет. – Никуда не
денутся.
– Им переждать только эти маневры...
– Что-то учуяли? – насторожился Кречет.
– Только предчувствие, – ответил я с
неопределенностью. – Ощущение...
– Тоже мне ученый, – сказал Кречет
разочарованно. – Я-то думал, это у гадалок чуйства, а у вас – факты!..
Ладно, Марина уже приготовила крепкий кофе и ваши любимые бутерброды.
Я спросил с упреком:
– А ее зачем привезли? Бедная девушка.
Он отмахнулся:
– Эта бедная девушка к маневрам привыкла больше, чем к
кремлевским кабинетам. Знали бы, сколько она повидала гарнизонов!
Мне послышалось в его голосе предостережение. Не то
страшился, что я могу заподозрить ее в работе на врага, не то затем, чтобы не
путал простую девушку из Перми с московскими княжнами.
