Наверное, это именно то, что им нужно, что позволит задержаться рядом, устоять, когда все вокруг станут говорить, что она, Шарлотта Эрхард, совершила ошибку. И что эту ошибку можно исправить.
Избавиться от мужа сложнее, чем от случайного любовника.
А он, Кахрай, постарается…
Он сделал вдох.
И сказал:
- Я тебе не подхожу. Кто я?
— Человек, который меня защитил?
— И поэтому ты решила, что любишь? Это просто ситуация. Стресс. И все остальное… и завтра ты поймешь, что я совсем не такой, каким представлялся. И разочаруешься. И будешь злиться, что я не предупредил.
— Будем считать, что предупредил, — она умела слушать. И села на диванчик, руки сложила, посмотрела так, выжидающе. И не дождавшись ответа, сказала: — Ты предупредил и не раз. Вбил себе в голову какую-то глупость. Откуда ты знаешь, подходишь ты мне или нет? Я и сама этого не знаю. Никто не может знать. Мой отец выбрал женщину, которую любил. И не жалел об этом. Я читала его дневники. И бабушкины тоже. Она вот как раз жалела, что когда-то пошла по пути родовой чести. У нее была любовь. Давняя. К кому — не знаю, это она и дневникам не доверила. Главное, она решила, что этот человек ей не подходит, что выбирать нужно кого-то, как ты выразился, из своего окружения. И выбрала… и потом жалела всю оставшуюся жизнь. И с отцом моим ее поссорила в том числе и зависть. А еще она умерла одна. Она и со мной-то в последние годы встречалась редко и по важным лишь поводам. У нас огромный дом. Настолько огромный, что в нем легко заблудиться. И я не хочу возвращаться в него. Не хочу оставаться в нем одна. Я больше не смогу быть той, какой была раньше и…
Она вздохнула и пальцы коснулись косы.
— Я не могу поклясться, что у нас получится, что через год или два мы не возненавидим друг друга, но… я буду жалеть, если мы не попробуем. А еще… ты не представляешь, сколько там работы.
Это Кахрай как раз представлял весьма неплохо.
Службу безопасности предстояло отстраивать с нуля. И заодно ловить крыс, которые, если и не участвовали в заговоре — а многие и участвовали — то знали о нем и просто закрывали глаза. Кое-что сделали безопасники Созвездия, но вот основную массу…
— Контракт, — он пытался смотреть на эту женщину серьезно, но не выходило. И мрачности его она не боялась. И вообще его не боялась. — Я хочу подписать контракт. Что не претендую на твое имущество и вообще… как оно положено?
— Значит, все-таки женишься?
— Будем считать, что я порядочный герой.
Лотта хихикнула и… встала
— Тогда пойдем?
— Куда?
— Жениться. Знаешь, мне сказали, что брачное настроение случается у мужчин не так и часто, поэтому не стоит упускать момент…
— Но…
— Леди Унияр готова лично зарегистрировать наш брак.
Значит, все-таки заговор… а и плевать… или нет? От женщины пахло ветром и пустыней, и еще морем, и звездной пылью, про которую говорят, что ее не существует, но каждый, кому случалось вставать на пути смерти, знает — это неправда.
Она есть.
Она… заставляет совершать глупости и безумства. И наверное, так правильно, поскольку каждый человек имеет на это право. Как и на любовь.
Эпилог, который не особо и нужен
(Осторожно, избыток сахара)
Мир лежал на ладони теплым куском янтаря. Где-то на линии горизонта из тумана поднимались горы, и теплые вершины из скрывались в низких облаках.
Мир дышал.
Мир пел, пусть едва различимо, но Лотта слышала эту музыку. И улыбалась. Господи, как хорошо… отпуск… и пусть Совет Директоров уговаривал ее провести отпуск в поместье, а то мало ли что произойти может, она не послушала.
В конце концов, она хозяйка, а не пленница в доме своем.
Она оперлась на мужа и спросила:
— Что опять?
— Ничего.
— Врать ты так и не научился.
Кахрай вздохнул. Когда он вздыхал, то мир слегка менялся, и становилось грустно. Правда, грусть была легкой, что утренний ветерок.
— Твой кузен решил сойтись с моей сестрой.
— Это плохо?
— Не знаю… а вот то, что он перевел пару сотен тысяч весьма сомнительной компании, это плохо. Я перевод заблокировал. Так что будет жаловаться.
Всенепременно будет.
Родственникам очень нравилось жаловаться на Кахрая, это их даже как-то объединяло. Правда, за пять лет жалобы не то, чтобы поутихли, скорее стали на удивление однообразны. Но хоть подкупить больше не пытаются. Кое-кто даже прислушиваться начал… из тех, кто остался.
Тогда, по возвращении, пришлось… непросто.
Одна Лотта бы не справилась.
И пусть на ее стороне был закон, и Совет Директоров, и управляющие с акционерами, и все, кто хоть что-то понимал, но… тех, кто ничего не понимал, все одно было больше. А родственники, поняв, что конфликта не избежать, сами раздули пламя скандала.
Чего стоили откровенные интервью кузины, в которых она рассказывала о чудовищных оргиях в старом особняке? Или слезы ее матушки, несчастной вдовы, обиженной и одинокой? Оставленной по прихоти Лотты без гроша? Стенания дядюшки…
Страдания кузенов.
Откровения появившихся из ниоткуда любовников. И шепоток, шепоток… репортеры в саду, дроны над садом. Попытки пробиться к сети дома. Пара идиотов, которым Кахрай все-таки сломал ребра, чтобы после отвечать в суде… и суды, суды, суды…
Она вздохнула.
И Кахрай коснулся губами волос:
— Извини.
— За что?
— За то, что помешал любоваться. Просто… вот не идет из головы. Как-то они… присматривать надо.
Надо. Здесь Лотта была с ним совершенно согласна. За родственниками нужен глаз да глаз. Но служба безопасности справится. Нынешняя. Поговаривали, что, если не лучшая в Созвездии, то почти.
Горы приблизились. И город с ними. Белокаменный, какой-то хрупкий, он казался ненастоящим, как и зелень, укрытая за кружевными стенами.
— Там, смотри, — Кахрай указал куда-то в сторону, и Лотта повернулась, чтобы увидеть, как над песком поднимаются разноцветные купола то ли растений, то ли животных. Существа переливались всеми оттенками перламутра. Шевелились огромные полотнища, и плясали щупальца, и казалось, будто медузы — а Лотта вспомнила, что это именно медузы — танцуют…
— А мне предлагают место в Совете, — вдруг призналась Лотта, хотя было не время и вообще она отказалась.
— Поздравляю.
— Я отказалась.
— Почему? — удивление Кахрая было вполне искренним. — Тебе же нравится все это…
