Рыжая поглядывала на Кахрая, будто искала поддержки.
Тот молчал. Но тоже смотрел. Ему рыжая нравится и этот факт, пожалуй, больше не вызывал раздражения, как и отторжения.
Люди были разными.
Живыми.
Как и многие иные, о которых Тойтек, честно говоря, никогда-то не думал. Они, существующие где-то вовне, до сегодняшнего дня были абстракцией.
Фактором.
А теперь вот…
— Тридцать, — он облизал пересохшие губы. — Тридцать процентов. Возможно, тридцать три или четыре. Не выше.
— Это много, — возразила женщина, в черных волосах которой виднелись алые пряди. Ее узкое лицо было слишком неправильным, чтобы можно было назвать его красивым.
Да и брюнеток Тойтек не жаловал.
И вообще.
— Много, — склонил голову ах-айорец. — Если все так, как ты сказал.
Верно.
И самому Тойтеку казалось, что много. Тридцать процентов — это хороший шанс выжить. Очень хороший… шанс, которого прежде не было.
— При очистке… сопутствующей терапии можно поднять. До пятидесяти. Или больше… мы тестировали на крысах, — он позволил себе откинуться в кресле. И взбитые мхи привычно поползли по рукам, но Тойтек стряхнул их.
Надо же.
Он почти вернул себе способность управлять телом. И следует заняться этими вот шершнями. Потом, когда Тойтек решит прочие проблемы.
— Но… есть возможность… больше… выше… чума — это не только и не столько вирус. Мы имеем дело с совершенно новым типом жизни. Или не-жизни?
Мхи старательно наползали, а искин попискивал, не желая принять, что пациент все-таки стал слишком живым и подвижным, чтобы можно было с ним сладить.
— В пробах… мне привезли две дюжины. И тело.
— Это незаконно, — тихо сказала рыжая.
Кто бы говорил о законности.
Но да… а ведь Тойтек и не подумал о законе. Была проблема, задача, столь невероятная, что он на какое-то мгновенье даже усомнился, что справится.
— Лабораторию поставили на Йорге. Ледяной мир. Малонаселенный. Точнее из населения — пара лабораторий. Крио, которая находится на полюсе, да наша. Мы все подписывали контракт. И мы все знали, что произойдет, если… — Тойтек сделал вдох и договорил. — Случится утечка.
И говорить становилось легче.
С каждым словом, с каждым произнесенным звуком, будто разжималось железное кольцо в груди. И он говорил, опасаясь, что, стоит замолчать, он больше не сумеет заговорить снова.
— Но… меры безопасности. Беспрецедентные. Это даже не первый класс, это нулевой, — левую половину лица дернуло. — И персонал минимизирован, насколько это возможно…
Эрика…
…она появилась весной, когда улеглись ледяные бури Йорга, и небо его окрасилось алым и розовым. Две недели весны.
И лето, которое отличалось от зимы лишь тем, что ветра дули с юга.
Тоска.
Неудачи, потому как понять суть явления не получалось. Тесты. Животные, которых подвозили регулярно. Нетерпение Мейсона. Ему нужен был результат, но результата не было.
Эрика была.
…добрый день, мы с вами переписывались. И я подала заявку…
Мягкие короткие волосы.
Идеальные черты лица. Взгляд, в котором читалось восхищение. А ему чертовски не хватало восхищения или хотя бы понимания. А она умела быть рядом. И недовольства не заметила. И взяла вдруг на себя тысячу и одно дело. И как-то так оказалось, что работать стало много легче. Наверное, Тойтек и вправду неблагодарная скотина.
— В пробах я видел лишь обычные инфекции. Пневмококк, золотистый стафилококк, синегнойную палочку, десяток других… да все то, что можно высеять из любого мало-мальски взрослого человека. С первой пробой я решил, что дело в обычном загрязнении. Бывает. Мало кто умеет правильно обращаться с материалом…
…она приносила кофе.
И садилась напротив. Подпирала подбородок рукой. И смотрела… так смотрела, что отступали все заботы. И становилось вдруг неважным, что пятнадцатая линия крыс вымерла за сутки, тогда как в тринадцатой чума не проявилась, чтобы вдруг возникнуть, но спустя три недели.
Эрика умела слушать.
А Тойтек… оказывается, он давно и ни с кем не говорил, хотя бы о работе. Точнее, именно о работе, потому что обо всем другом говорить получалось. А работа… люди понимали ее важность, но вот красоту, ту удивительную точность, изысканность мира, что существовал везде, используя как среду обитания равно пластик, железо и живую плоть.
— Вторая проба. Третья. Я был зол. Я сам взял, спустившись к телу… и получил тот же результат. Тот же, но… пациент погиб не от чумы. Пациент погиб, потому что его легкие сожрал пневмококк. Менингококк вызвал воспаление оболочек мозга. Желудок оказался почти уничтожен Helicobacter pylori… кожа слезала от золотистого стафилококка… и тогда я задумался, почему так? Что собой представляет чума.
Эрика умела утешать.
Она не говорила тех нелепых слов, что, мол, все обязательно получится, что надо лишь приложить больше усилий, взглянуть на проблему под другим углом и набраться терпения. Нет, она слушала и задавала вопросы.
Наивные порой, но…
…точные, донельзя точные. И Тойтек хватался за эти вопросы, как утопающий за соломинку, и находил идеи… новые идеи, которые, следует признать, принадлежали вовсе не ему. И понимание этого заставляло стискивать зубы, до ноющей боли в челюстях, до…
Он дернул шеей.
И дрожащими пальцами провел по горлу. Нет, он еще не готов был простить ее, но понял. Он и сам бы… или нет? Он скорее просто ликвидировал бы проблему.
— Я… выделил… генетический материал и сравнил с таковым нормальных штаммов. Взял пробы у всех, кто был на станции, — Тойтек заставил себя отбросить мысли, для которых будет свое время. — И обнаружил интересный момент… несколько генетических последовательностей, выглядевших, как случайная мутация. Вот только они повторялись во всех чумных пробах…
Ночи в лаборатории.
Тихое гудение приборов. Экраны, которые он не выключал даже ночью. Шелест шагов. Защитная форма. Пленка маски, искажающая черты лица. Строки на экранах.
Он смотрит на них.
И Эрика тоже. Руки ее лежат на плечах, и она так близка, что эта близость отвлекает.
— И для каждого вида мутации были свои. Как ключ… индивидуальный ключ…
Его все еще слушают.
Куда более внимательно, пожалуй, нежели коллеги на последней конференции, где Тойтека пригласили прочесть вступительное слово. И награду вручили. Тогда это казалось важным, почетным… награда осталась там, в ледяном мире. И Мейсон не позволит ей пропасть.
