— А… если кто-то просто попытается взломать дверь? Скажем взрезать или как-то еще?
— Тогда содержимое будет уничтожено, — капитан поставил последний стержень и закрыл крышку. Поворот очередного ключа.
Щелчок.
— Теперь только ждать.
— А… — Данияр огляделся. На мостике ничего не изменилось. Было все так же тихо и пусто. — А вы… объявите людям, что…
— Экипаж сбежал? И мы летим куда-то, но куда, я не знаю? И что шансы выйти из прыжка без потерь не так уж велики, если вообще мы выйдем… ничего не забыл?
— Чуму, — подсказал Данияр. И пояснил, видя неодоумение. — Мы заразились сайадельской чумой. На Аррее.
— Да, точно. Действительно. Еще и чума.
— Но у нас есть шанс сделать вакцину. И лекарство.
— Тогда хорошо… но про чуму говорить не стоит, а вот… — капитан устроился на полу и задумался. Думал он долго, а Данияр не мешал. Он смотрел по сторонам, но ничего-то, казалось, не происходило. Если анализирующие программы и работали, то это никак не проявлялось.
Может, и к лучшему.
— Техники. Официанты, прочий обслуживающий персонал, — капитан вышел из задумчивости. — Их надо поставить в известность, потому что долго молчать не получится. Надо будет собрание устроить.
— Устроим, — Данияр кивнул.
— И молельный дом открыть, — капитан тяжко вздохнул и добавил. — Знать бы еще, каким богам молиться.
— Простите, — раздался донельзя робкий голос. — Мне сказали, что здесь нужен навигатор…
Глава 39
Кахрай не любил проводить допросы. Все-таки не его это была специализация. Он силовик, а допросы… допросы требуют иных умений.
И теперь его не покидало чувство, что женщина, устроившаяся напротив, издевается.
Она точно знает, что у Кахрая есть граница, которую он не переступит, а значит, бояться нечего. Да и вовсе, чем можно испугать человека, который вот-вот умрет, который давно уже по сути мертв.
— Повторить для потомков? — она заговорила первой и кивнула на черную бляшку диктофона. Тот, извлеченный из особого ящика, был жестким, а главное, обладал высшей степенью защиты. Он и во взрыве уцелеет.
— А повторишь?
— Отчего бы и нет.
— И не побоишься?
— Чего?
— Мести.
— Девчонку зачем отослал?
— Ни к чему ей. Она… хорошая.
— Я тоже когда-то хорошей была, — согласилась Труди, подвигаясь. — Никто не рождается на свет плохим. Просто… обстоятельства сложились неудачно. А рассказать? Почему бы и нет. К примеру, о том, что я неглупый человек. И запасливый. Запасы у меня хорошие. Иногда что бывает? Там слово услышишь, там два. Сопоставишь, сделаешь выводы. А когда выводы есть, то дальше совсем просто, всего-то и надо, что найти нужную информацию. Я же специалист. Действительно хороший.
Она прикрыла глаза.
— И девочку мою защитить смогла… девочка моя никогда не узнает, чем занималась мама. Ни к чему это. Она тоже ведь хорошая. Она умничка. И поступит. Получит образование… потом, однажды, узнает, что у нее есть деньги. Не сразу, нет… сразу деньги будут мешать. Им сперва хватит того, что по страховке выплатят. И за моральную компенсацию, как родственникам пострадавших.
Труди пошевелила руками, и плечами повела, попыталась наклониться, но зашипела.
— А запись твою потеряют. Слишком много людей в этом всем замазано. Но я повторю. Отчего бы и нет… сейчас?
— Позже, — Кахрай сел. В каюте Труди было тесновато и пахло болезнью. Причем запах не сказать, что был ощутим, скорее он едва-едва улавливался, заставляя подобраться.
Люди инстинктивно избегают больных.
— Расскажи лучше про чуму.
— Интересует, за что тебя списали?
— И это тоже.
— Здесь просто. Нужно место освободить. Уволить тебя вроде бы и не за что. Служишь столько лет. Верой и правдой, — теперь она определенно издевалась. И Кахрай сжал кулаки.
Не ударит.
Бить больную женщину… как-то неправильно.
— Видишь, — Труди смотрела серьезно. — Слишком много в тебе высокоморальной дряни. Так вот… уволить, не продлить контракт… ты слишком высоко забрался, многое знаешь. А ну как начнешь болтать от обиды? Случалось такое с людьми, да… подвинуть и поставить на твое место кого-то другого? Не уживешься. Ты не слепой и не глухой, а стало быть, будешь приглядывать за человеком, который тебя обошел.
И ведь правду говорила, тем обидней.
— И просто нужен был кто-то… сам посуди, как отправить такое сокровище без должного сопровождения и охраны? А ты у нас и сиделка, и сторож, и швец со жнецом в одном флаконе. Так что, считай, совокупность факторов.
— Чума.
— Чума… твой хозяин заигрался в политику. А политика — это дорого, куда дороже скачек и баб вместе взятых… и прочих игрушек. Ему нужны были деньги, а управленец он так себе. За спиной у него пара неудачных проектов, которые стоили больше, чем он сказал акционерам. Доходы падали, люди нервничали. Еще эти иски… слышал про «Химет»? Лекарство, которое, как оказалось, не прошло полную сертификацию, но поступило в продажу. Стоил допуск дорого, а иски, что пошли после того, как побочка выявилась, еще дороже… так что, прижало его хорошо…
Возможно.
В дела, его не касающиеся, Кахрай не лез. Только… во всей этой стройной теории имелся один нюанс.
— Лаборатория работала давно.
— И полагаю, что не одна, — согласилась Труди. Она поерзала, пытаясь устроиться поудобнее, и попросила. — Там, в косметичке, ампулы. Уколешь?
— Нет.
— Думаешь, уйти хочу?
— Возможно.
— Если бы хотела, я бы давно… а так…
— И что тебя держит?
— Сама не знаю. Возможно, интерес. Знаешь, это как битва добра со злом, правда, ты в ней не участвуешь…
— Ты уже поучаствовала.
Косметичка стояла на полке. Обыкновенная. У сестры, кажется, имелась похожая, только цвета другого. А в остальном — пухлая сумочка, в которую влезало на удивление много всякого.
Крем для лица.
Мист… кто бы сказал, что это такое. Энергетическая суспензия. И тонер. И еще крем, только какой-то особый. И полупрозрачный футляр с дюжиной одноразовых инъекторов. Правда, от дюжины осталось лишь два. Кахрай вытащил один. Покрутил в руках, убеждаясь, что ни надписей, ни каких-либо опознавательных знаков на нем не было.
Отдавать?
Оставить?
Она и вправду не из тех, кто будет убивать себя, во всяком случае, прямо. Но и боль — хороший стимулятор. Так не стоит ли использовать ее себе во благо? Ведь даже пытать не надо, просто подождать немного, пока боль не станет невыносимой?
