Из-за дурноты и головокружения видела она плохо, в глазах двоилось. К тому же зрение у нее было неважное, хотя очков Тася не носила. В машине, кроме нее, был водитель, рядом с ним – парень с бритым мясистым затылком, а возле Таси – еще один тип в черной куртке. В руке у него была бутылка, он пил из горла, и, заметив, что Тася пришла в себя, пьяно загоготал:
– Очухалась! – И выругался.
Машина остановилась. Сильные грубые руки выволокли ее на снег и потащили в темноту. Шапка свалилась с головы еще там, на пустыре, и холод обжег Тасю серебряным огнем. Это привело ее в чувство, и она принялась отбиваться и кричать.
– Надо заткнуть ее, разоралась, – озабоченно сказал бритый.
– Пусть орет. Кто ее услышит? – заржал тот, что был за рулем. – Местным по фигу!
Все трое расхохотались, словно это была удачная шутка, и спустя мгновение Тася поняла причину их веселья.
Ночь была ясная; белая круглоглазая луна выглянула из-за набежавшего облака, осветив все кругом призрачным светом. Насильникам и впрямь нечего было бояться: никто не пришел бы Тасе на помощь, кричи-не кричи. Кругом стояли укутанные снегом, облитые скупым лунным сиянием кресты и надгробия: бандиты привезли свою жертву на кладбище, причем это было не одно из городских кладбищ, а то, что находилось за чертой Быстрорецка, в районе Сухого русла; там давно уже не хоронили.
Тася стала рваться прочь, забилась и закричала еще громче, едва не теряя сознание от страха и отчаяния. Кажется, одного из своих мучителей она умудрилась ударить довольно сильно, потому что ее снова ударили в ответ и дальше уже волокли по снегу еле живую, не помнящую себя от боли.
В дальнем конце кладбища торчали из снега покосившиеся старинные склепы, похожие на обломки зубов древнего чудища. В одно из таких строений и затащили Тасю, швырнули на каменный пол.
– Я пришел около десяти. Сестры все еще не было, и я стал волноваться. Позвонил матери на работу. – Губы Белкина затряслись. – Вместе мы обзвонили всех, кого могли. Однокурсниц, с которыми она общалась, куратора их группы, даже бывших одноклассниц. Никто ничего не знал, выяснили только, что Тася собиралась в библиотеку. Была полночь, она не возвращалась, и, помню, я осознал тогда, что наша жизнь больше не станет прежней, что сестра не вернется. Мать прибежала с работы, начались поиски. Вскоре милиция нашла Тасину шапку. Синюю, она носила вещи почти исключительно этого цвета. – Анатолий Петрович горестно вздохнул. – Прошел день, потом еще один. Тогда мне казалось, что это были самые ужасные дни в моей жизни. Мама была как безумная. Металась, плакала. Тася вернулась на третий день.
– Вернулась? – пораженно спросил Миша. – Она смогла сбежать?
– Эти подонки насиловали ее всю ночь. Избивали так, что места живого не оставалось. Ребра сломали, сигареты прижигали о кожу. Утром заперли в склепе и ушли. Мороз был минус двадцать, а она в рваной одежде, на ледяном полу, измученная, истерзанная. Ни еды, ни воды. – У Белкина вырвался сухой всхлип. – Вечером негодяи вернулись и все повторилось. Думаю, они не собирались оставлять ее в живых, потому что не прятали поганые рожи за масками. Под утро они опять ушли, чтобы вернуться вечером.
– Как она вытерпела все это! – вырвалось у Миши.
– Я не знаю, в какой момент рассудок ее повредился. Она говорила потом, что сначала звала на помощь, молилась. А когда поняла, что никто не придет, что Бог не слышит ее, обратила свои мольбы в другую сторону. – Белкин допил вторую рюмку. – Раз Бог не захотел помочь, то, значит, поможет Его враг. Она стала просить, чтобы он дал ей сил спастись. Повторяла раз за разом, что готова сделать что угодно, отдать все, лишь бы ей позволили вырваться.
«Ее трудно винить», – подумал Миша.
– На сей раз ее мольбы были услышаны. – Голос Белкина стал сухим и скрипучим, как песок у реки. – Тасины мучители вернулись, только их было не трое, а двое, третий попал в небольшую аварию, машину помял. Она лежала, и они подошли ближе. Один, Сивко его фамилия, склонился к ней – подумал, умерла, не дышит. И тут она вскочила – позже он говорил, «извернулась, как кошка», ударила его с такой силой, что он отлетел к стене и стукнулся спиной, затылком. Позже выяснилось, что у Сивко трещина в черепе и поврежден позвоночник.
– Господи, – выдавил Миша.
Разве хрупкая, обессилевшая от побоев, полумертвая от холода, голода и жажды девушка может сделать такое голыми руками со здоровенным мужиком?
– Сивко и понять ничего толком не успел, все было очень быстро. Второй растерялся, так и стоял, как вкопанный. Сивко сказал, что Тася подлетела к нему и… – Белкин слепо пошарил рукой по столу, взял рюмку, но больше наливать не стал. – Сестра вцепилась ему в горло. Можете проверить по своим источникам, это правда. Она вгрызлась в него, как дикий зверь, прокусила артерию, рванула ее зубами. Он закричал, упал, а Тася навалилась сверху, продолжая терзать его. Сивко не мог пошевелиться, пытался встать, но не сумел, потерял сознание. Тася выбежала из склепа, добралась до ворот кладбища, села в машину, на которой приехали эти двое. Добралась до милиции, рассказала, где ее держали.
Белкин обессиленно замолчал.
– Что стало с насильниками? – спросил Миша.
– Один умер от потери крови. Сивко и третьего негодяя, Дергачева, арестовали. Громкое было дело.
Белкин снова умолк. Миша подождал, пока тот соберется с мыслями.
– Они оба умерли, не дожили до суда. Дергачев повесился, а у Сивко в госпитале сердечный приступ случился. Мы об этом узнали, когда у нас самих в доме творилось… то, о чем я рассказывал. Все случилось после того, как Тася сбежала из дому на кладбище. Убила их, потом маму, а потом заставила меня убить ее саму. Ей нужно было умереть именно так, чтобы обрести полную силу, возродиться и обитать где-то… – Он содрогнулся всем телом. – Где-то рядом с нашим миром. Но время от времени она возвращается сюда, убивает людей, причиняет им боль. Это и есть цикл.
Не сразу, но до Миши дошел смысл его слов.
– То есть вы хотите сказать, что все эти люди не самоубийцы? Что она не доводила их до самоубийства, а убивала сама?
– Конечно, – отозвался Белкин.
Мише захотелось еще настойки: внутри поселился холод, который требовалось растопить. Слушая все это, Миша не понимал, верит ли словам Белкина. Пока он просто слушал, не пытаясь анализировать.
– С чего вы взяли, что она убила своих мучителей?
– Конечно, я не могу знать на сто процентов, но учитывая все, что случилось потом… То существо, в которое она превратилась, не стало бы ждать человеческого суда. Тася хотела вынести свой приговор. Матери сказали, что Сивко перед смертью двинулся рассудком. Он не мог оставаться один, боялся темноты, плакал, как ребенок. Адвокат звонил матери по его просьбе: Сивко умолял о прощении.
– Это обычное дело, – сказал Миша, хотя опыт его был основан не на практике, а на просмотренных и прочитанных детективах.
