Но с точки зрения современных представлений, ставящих во главу угла не «благо вида», а вероятность размножения и перехода в следующее поколение конкретных версий конкретных генов, существование такого механизма попросту невозможно. Любая мутация, выводящая из строя «переключатель» программ развития (как бы он ни был устроен), будет давать своему обладателю огромные преимущества: он не погибнет бесплодно в дальних краях, а останется дома и передаст свои гены потомкам. Причем доля его потомков от общего числа особей следующего поколения, скорее всего, будет весьма значительной, поскольку таких, как он — оставшихся и переживших исход, — будет очень немного. При таких условиях мутанты, неспособные развиваться в саранчу, должны быстро вытеснить обладателей исправного «переключателя». Однако же этого не происходит. И значит, либо мы не заметили чего-то важного (например, жесткого отбора против «постоянно-оседлых» мутантов в периоды между вспышками численности), — либо в наших теоретических представлениях что-то не так.
Возможно, именно такого рода примеры заставили одного из основателей социобиологии Эдварда Уилсона в последние годы пересмотреть свои прежние взгляды и вновь ввести в рассмотрение понятие группового отбора (то есть отбора на такие особенности строения или/и поведения, которые, снижая шансы своего обладателя на выживание, в то же время повышают шансы на выживание той группы особей, к которой этот обладатель принадлежит) — невозможность которого он и его единомышленники пытались доказать в течение добрых тридцати предыдущих лет. Правда, феномен саранчи (а тем более — жизненную стратегию проходных лососей) не так-то просто объяснить даже и с позиций группового отбора. Но модели, допускающие его существование, по крайней мере, не содержат прямого запрета этих феноменов.
* * *
Подведем итоги. Как уже было сказано выше, приведенная здесь небольшая коллекция примеров, не находящих объяснения в современной эволюционной теории, не претендует на полноту или хотя бы представительность. Помимо всего прочего, полный обзор таких казусов с пояснениями, в чем состоит странность каждого, составил бы отдельную книгу. Вероятно, такая книга была бы весьма интересной и поучительной, но это была бы совсем другая книга — не та, которую вы держите в руках.
Я же привел эти явления просто как примеры того, что современная теория эволюции, несмотря на все ее огромные успехи, вовсе не представляет собой универсальное решение всех проблем. Как и во всякой живой и развивающейся теории, в ней есть свои трудности, уязвимые места, пробелы и нерешенные задачи.
Никто сейчас не может сказать, когда тот или иной из этих феноменов будет убедительно объяснен. Но нет и никаких оснований считать, что этого не случится никогда. История эволюционной теории знает случаи, когда феномен, долгое время остававшийся загадкой и вызовом для ученых, вдруг получал простое и красивое объяснение в свете новых фактов или/и новых гипотез. Так, например, загадка происхождения биолюминесценции (свечения живых организмов), интриговавшая еще самого Дарвина, обрела неожиданное и элегантное решение после того, как в палеоэкологии утвердилась идея «кислородной революции» — пережитого некогда биосферой превращения из анаэробной в аэробную.
Возможно, кто-то из читателей отнесется к приведенным мною примерам как к своего рода интеллектуальным загадкам и попробует найти собственное объяснение для них. Что ж, эволюционная биология — не тайная священная доктрина, к которой допускаются только посвященные. Каждый вправе обсуждать и осмыслять накопленные ею факты и идеи. Советую только помнить, что в современной науке очень трудно высказать совершенно новую — хотя бы даже и неверную — содержательную идею. Так что прежде, чем обнародовать плоды своих размышлений (а еще лучше — прежде, чем пускаться в сами размышления), было бы разумно ознакомиться с тем, что уже было высказано учеными по соответствующей теме.
Мы же возвращаемся к основному предмету данной книги. Итак, ни конкурирующие теории, ни нерешенные проблемы не смогли поколебать теорию эволюции, основанную на идее естественного отбора. Теперь нам предстоит выяснить, как она вписывается в общую научную картину мира. И в первую очередь — насколько она согласуется с тем, что узнали об устройстве и функционировании живых организмов другие, более молодые области биологии.
Часть III. Главная теория биологии
В главе 5 мы уже упоминали максиму выдающегося эволюционного генетика Феодосия Добржанского — «Ничто в биологии не имеет смысла, кроме как в свете эволюции». Эти слова были написаны в 1975 году, и за прошедшие с тех пор почти полвека не появилось ни фактов, ни теорий, которые поколебали бы их справедливость. А поскольку, как мы видели в предыдущей части книги, в понимании эволюции и ее законов у дарвинизма сегодня просто не осталось соперников, это автоматически делает его центральной теорией всей совокупности наук о жизни.
Сказанное, разумеется, не означает, что чем бы ни занимался ученый той или иной биологической специальности, он непременно занимается вопросами эволюции. Различные дисциплины предоставляют множество задач и тем, которыми можно успешно заниматься, не прибегая к эволюционным представлениям. Если, допустим, исследователь изучает изменения в мозге, возникающие при формировании алкогольной или наркотической зависимости, взаимодействие разных типов клеток в ходе иммунной реакции, запаховые сигналы насекомых или зависимость продуктивности (скорости прироста биомассы) луга от присутствия и обилия на нем определенного вида муравьев, он вполне может не думать об эволюции. (Один биохимик с некоторой даже гордостью сообщил автору этих строк, что за десятилетия научной работы ему ни разу не понадобилось привлекать эволюционные соображения.) Тем более это справедливо для прикладных исследований. Но как только исследователь переходит от вопросов типа «как это устроено?» и «как это работает?» к вопросу «почему это устроено и работает именно так?» — ему без эволюции уже никак не обойтись
[166].
Такое исключительное положение эволюционной теории, естественно, требует, чтобы она плодотворно взаимодействовала со всеми областями биологии. Слово «плодотворно» здесь ключевое: важно не просто уметь истолковать любые добытые факты с эволюционно-селекционистской точки зрения, но предложить такой взгляд на проблемы той или иной дисциплины и на изучаемые ею явления, который даст новое знание — или (что было бы даже лучше) укажет пути, на которых можно получить такое знание.
Но на то, чтобы рассмотреть «в свете эволюции» все области современной биологии, не хватит и нескольких таких книг. К тому же выше мы уже довольно подробно раскрыли отношения дарвинизма с генетикой и слегка коснулись его взаимодействия с иммунологией и науками о поведении. Поэтому в этой части книги мы ограничимся всего несколькими областями фундаментальной биологии, взаимоотношения которых с дарвиновской теорией, как мне представляется, больше всего заслуживают научно-популярного рассказа.
