– Но я не думала, что в этом сражении был ранен кто-то с нашей стороны.
– Раненых было мало: четверо на «Лайвли», правда, там еще двое погибли. И только мы трое на «Амфионе». – Он сжал челюсти на мгновение. – Мое ранение оказалось самым тяжелым.
– Расскажи мне, – попросила Гвин, взяла его руку в свою и опустила себе на колени.
Джошуа смотрел на нее очень напряженно, в глазах стояла мука.
– Я никогда никому не рассказывал о том, что случилось. Даже Беатрис, хотя именно она боролась за меня и не дала умереть.
– Ты можешь мне доверять, – повторила Гвин. Что еще она могла сказать? Больше ничего не приходило в голову. Это было правдой, но ей хотелось бы найти способ, позволяющий облегчить ему боль. – Но если тебе очень тяжело говорить об этом…
– Нет. Я хочу рассказать тебе все. Мне нужно рассказать тебе. Понимаешь, в первый год после ранения я, можно сказать, пребывал в полубессознательном состоянии, в опиумном тумане. К тому времени, когда я уже мог кому-то что-то рассказывать, я не хотел это делать. – Он легко улыбнулся ей. – Но я думаю, что должен сделать это сейчас. Как еще мне прекратить все это прокручивать у себя в голове снова и снова? Я же каждый раз будто опять оказываюсь там.
У Гвин в горле стоял ком, на глаза навернулись слезы, но она не позволяла себе расплакаться.
– Я не уверена, что ты когда-нибудь сможешь прекратить об этом вспоминать, – заявила Гвин. – Это часть тебя, того, кто ты есть. Но, может, если ты поделишься со мной, тебе станет легче нести этот груз? По крайней мере, я на это надеюсь.
Джошуа поднял руку, коснулся ее щеки, потом ее щека оказалась у него на ладони.
– Ты ведь у нас оптимистка? Всегда.
– В случае других людей – да. Но в отношении себя я не такая оптимистка, как хотелось бы. – Гвин сжала руку Джошуа. – Но я планирую быть оптимисткой, если речь идет о тебе.
– Хорошо. Беатрис будет рада, если кто-то возьмет на себя ее работу. Хотя, если честно, я никогда не был веселым парнем, даже до того как меня ранили.
– Правда? – с сарказмом заметила Гвин. – Как меня это удивляет!
Джошуа улыбнулся и пощекотал ее под подбородком.
– Ты всегда заставляешь меня смеяться.
– Я стараюсь. – Она лукаво улыбнулась ему. – Хотя я все еще жду, когда ты расскажешь мне о своем ранении.
Джошуа кивнул:
– Если честно, то это не очень интересная история. Если не углубляться в детали, не говорить о стратегии и всем подобном, то можно просто сказать, что четыре наших военных корабля перехватили четыре испанских. Один из них, «Мерседес», дал бортовой залп – их артиллерия одного борта ударила по моему кораблю, «Амфиону». Мы ответили. Каким-то образом мы попали по складу боеприпасов на «Мерседесе», который взорвался, пока мы находились еще очень близко к этому кораблю. Я находился на палубе бака, достаточно близко к месту взрыва, и нижняя часть моего тела сильно пострадала. Правое бедро оказалось обожжено, пострадали мышцы на правой икре.
Взгляд его стал затравленным.
– И это было еще не все. Следующий час вокруг нас был настоящий ад. За годы службы мне во время сражений доводилось видеть ужасные вещи, но по большей части это были результаты схваток врукопашную или стрельбы из пушек. Но то зрелище оказалось самым жутким. После взрыва на «Мерседесе» выжили только сорок один человек из двухсот восьмидесяти. Представь: двести сорок мужчин кричат, тонут, дождем падают части тел…
Он внезапно замолчал, опомнившись.
– Прости. Тебе не нужно знать все эти ужасные детали. Достаточно сказать, что сражение очень быстро закончилось. «Мерседес» затонул. Два других корабля сдались. Четвертый тоже в конце концов был захвачен.
– Как я понимаю, большую часть этого времени ты был без сознания.
– На самом деле большую часть этого времени я страдал от дикой боли. Но мне повезло: мне быстрее оказали первую помощь из-за моего звания. – Джошуа покачал головой. – Мне чуть не ампутировали ногу, но этого все-таки удалось избежать. К счастью, хирург на нашем корабле не считал ампутацию лучшим из возможных вариантов.
– Это нетипично?
– К сожалению, да. Много моряков оказалось под пилой, хотели они этого или нет.
Джошуа так крепко сжал руку Гвин, что она подумала, как бы он ее не сломал, но все равно не стала вырывать ее у него.
Он сам отпустил ее руку.
– От боли я то терял сознание, то приходил в себя, но все еще мог протестовать против подобных действий. И благодаря мнению хирурга по этому вопросу ногу удалось сохранить.
– Покажи мне ее, – мягко попросила Гвин. – Сегодня днем ты сказал мне, что я не делаю тебе больно, но я не могу в это полностью поверить, не увидев, в каком состоянии находится твоя нога. – Когда его лицо стало мрачным, Гвин поспешно добавила: – Но только если хочешь.
– Хочу.
Когда он начал снимать высокий сапог, Гвин встала, чтобы зажечь свечу от угольков в камине, затем прошлась по комнате, зажигая другие свечи, чтобы видеть его ногу. А Джошуа тем временем снял брюки и панталоны, и остался стоять. Рубашка у него была достаточно длинной и прикрывала интимные места, но когда Гвин вернулась к диванчику и села, то заметила, что Джошуа не снял чулки.
Но и так было открыто достаточно много.
Гвин провела пальцем по его искореженному бедру. Казалось, что плоть в этой части ноги была истерзана, а потом зажила как придется – какой-то странной бугристой массой. Джошуа резко втянул в себя воздух, хотя прикосновения ее пальцев были очень легкими.
– Я предупреждал тебя, – сказал он напряженным голосом. Судя по его выражению лица, он испытывал тревогу, и от этого у нее разрывалось сердце.
– Предупреждал, – подтвердила Гвин, преднамеренно выбирая деловой тон.
Хотя у нее болела душа при мысли о том, что он пережил, Гвин понимала, что сейчас она должна скрывать свои чувства. Когда она непроизвольно показала жалость сегодня днем, Джошуа это плохо воспринял. Может, со временем это не будет его так волновать, но сейчас действовать нужно было очень осторожно.
Гвин снова посмотрела на бедро Джошуа.
– Насколько я понимаю, эта часть обгорела?
– Да.
Гвин не могла на него смотреть, не могла позволить Джошуа увидеть, как сильно на нее повлиял вид его ран.
– Выглядит ужасно. А нога еще болит?
– Нет, – кратко ответил он.
Гвин протянула руку к подвязке на его раненой ноге, затем подняла глаза на Джошуа.
– Можно?
Он только кивнул. Когда Гвин развязывала подвязку и спускала чулок, Джошуа говорил, словно для того, чтобы не думать о том, что она делает.
– Если не считать ту женщину, про которую я тебе рассказывал, – ту, что пришла в ужас при виде моих ран, их видели только Беатрис и несколько врачей.
