Потом я прыгнул в яму, туда, к нему. Ловко приземлившись между кольями, я наклонился над волчонком, выдергивая из его тельца штырь, а он вдруг лизнул меня в морду и жалобно заскулил. Я зарылся мордой в его мех, успокаивая и тыкаясь носом ему в нос.
"Сейчас вытащу тебя… Дали поможет. Терпи"
Наклонился и принялся зализывать его рану на боку, залечивая слюной, закрывая края. Неглубоко. Порвало только кожу и слегка задело ребро. Вой волчицы послышался издалека, как и хруст веток под ее лапами. Взвыл в ответ. Призывая к себе.
Черная морда с заостренным узким носом склонилась над ямой, сверкнули зеленью глаза.
"Два идиота"
"Тащи ветки"
Длинные палки падали на дно ямы, пока Далии наконец-то не удалось скинуть длинное бревно, которое стало под наклоном от края ямы до дна.
Схватил волчонка клыками за шкирку и потащил наверх, соскальзывая лапами по мерзлой коре, глядя в настороженные глаза своей сестры, понимая, что могу упасть и напороться на штыри, но упрямо карабкаясь вперед. Несколько раз чуть не сорвался, и Далия испуганно подалась вперед. Из-под ее когтей посыпались комья земли вниз на дно. Нервничает, смотрит то на меня, то на бревно.
Дерево подо мной застонало, начало трещать, и волчица заметалась, забилась, поскуливая и часто дыша. Но назад пути нет. Остается только попытаться выпрыгнуть вверх, но при этом бревно может разломаться, и мы рухнем вниз.
"Не смей. Просто иди. Тихо. Постепенно. Не смей прыгать, оно не выдержит толчка".
Но я видел, как трещина идет вперед, как разламывается кора на глазах. Оттолкнулся изо всех сил и взметнулся над бездной, зацепился лапами за дерен. Дали схватила меня за лопатку зубами и потащила наверх изо всех сил, упираясь лапами в землю.
С диким рыком мы вывалились наружу и так и остались лежать в снегу некоторое время. Пока не увидел, как волчица склонилась над малышом, оскалилась, всматриваясь в его морду. Еще секунда, и она перегрызет ему горло. Я бросился между ними, оскалившись и подняв холку.
"Чужак. Таков закон стаи. Ему в ней не место"
"Я — альфа, и мне принимать законы. Наша стая состоит из двоих. А может быть трое. Когда-нибудь он нам пригодится"
"Он должен умереть. Это не наш род. Не наше племя"
"Сначала тебе придется убить меня"
Злобно смотрит мне в глаза. Я знаю, что она права, но тронуть пацана не могу. Вспоминая, как спас меня…
"Я обязан ему жизнью. Прими мое решение. Смирись. Он не уйдет"
Далия еще несколько секунд смотрела мне в глаза, потом отступила.
"Поступай, как хочешь. Но я никогда его не приму"
"Примешь. Таков мой приказ"
"Да, мой Велиар" — скорее с сарказмом, чем с истинным подчинением. Но она покорится. Есть иерархия, и она знает об этом.
Она ушла обратно в лес, искать Лори, а я остался возле волчонка, зализывать его бок и охранять в норе, под огромным дубом. Когда луна исчезла за облаками, я знал, что, скорее всего, он не выживет. Обращение в человека убьет его.
Он выл и скулил от боли, а я смотрел на него, и меня всего скручивало в унисон. Как будто мои кости ломались снова в первый раз, как будто трещали челюсти, и кровоточащие ребра становились на место в грудную клетку, превращаясь в скелет человека. Когда обращение было завершено, мальчик затих, а я шумно выдохнул и зажал переносицу двумя пальцами. Грудь сдавило железными обручами, в висках пульсировало болью. Его тело нужно будет тащить к озеру и отдать теням. Нельзя оставлять в лесу. Кто-то может найти. Наклонился, чтобы дернуть покрывало вверх и накрыть с головой. Задержал взгляд на белокожем личике, на длинных светлых ресницах и пухлых губах… какого Саанана так жмет в груди, так саднит. И это чувство, что мне знакомы эти губы… что-то неуловимо знакомо в его чертах. Я бы мог привязаться к нему. Мог бы любить, как своего сына.
— Я… хочу… остаться… с тобой.
Резко поднял голову и склонился над мальчишкой, став на одно колено. Ах ты ж маленький сученыш. Живой. Открыл бирюзовые глаза, смотрит в мои. Впервые вижу его так близко.
Обратно нес на руках, укутав в свой плащ, чувствуя какой-то саананский триумф в груди. Как будто среди вакханалии смерти мне удалось отодрать с того света что-то важное и светлое.
Когда вернулись, Дали смотрела на меня исподлобья, пропуская в шатер с мальчишкой на руках.
— Тебя ждет гонец, — сказала она и задернула полог, а я положил мальчика на шкуры, накрыл потеплее. Сам не понял, как провел пальцами по мягким белым волосам. Я могу быть кем угодно, во мне может плескаться вся ненависть этого проклятого мира, но я еще не опустился так низко, чтобы начать убивать детей только потому, что в будущем они станут моими врагами. Когда станут — тогда и убью.
Гонца впустили, когда я переоделся и устроился у костра с кружкой горячего эля, вытянув ноги к пламени, ощущая, как тепло обволакивает зудящие ступни. Гонец упал на колени и приник губами к моей руке. Измотанный, уставший, выбившийся из сил. Что-то в его облике заставило меня дернуться, податься вперед и сдернуть капюшон с его головы. От неожиданности я зарычал и стиснул рукой волосы гонца, стиснул и наклонился к нему вниз, ударяясь лбом о его лоб, дрожа от узнавания.
— Чтоб я сдох. Сайяр. Саанан раздери тебя, сукин ты сын.
* * *
Сайяр схватил мои руки и крепко сжал, прижимаясь к ним лбом. Его пальцы, с заросшими лунками из-за отсутствующих ногтей, покрытые мелкими шрамами, тряслись, и сам он не мог сказать ни слова. Как и я. Он пропал почти пять лет назад. После последнего боя мы так и не нашли его тело, и я решил, что мой верный друг, мой воин погиб в том страшном бою. В котором мы растеряли почти все наше войско. Но он провел страшные пять лет в плену у лассаров. В клетке. Как зверь. И его рассказ не просто ужасал, а заставлял содрогаться от дикого ужаса.
— Где ты был? Говори. Саанан тебя разорви. Где ты был, друг?
Молчит, смотрит на меня, лицо перекошено, брови сошлись на переносице, а потом рот открыл, и я дернулся назад. Твою ж мать. Там пусто… там нет языка.
— Суки проклятые. Тваааари.
Я рывком обнял его за плечи, затряс, сдавливая худое тело, сжимая сильно. Лассары отрезали ему язык. Позже, после того как его накормили, дали помыться и переодели, он взял бумагу и остро заточенную палку, заменявшую в дороге перья, и писал для меня свою жуткую историю разведенной в талой воде золой.
Три года плена провел в дороге с Маагаром. Их таскали следом — рабов, пушечное мясо, ремонтников. Они готовили есть, рубили дрова, рыли траншеи, становились живым мостом на переправах и болотах. Вместо убитых лошадей тащили повозки, вместо ковров ложились под ноги своим господам, чтобы те не испачкали туфли и сапоги. Выживали сильнейшие. Выживали те, кто мог идти по чужим головам, отбирать чужой хлеб и лебезить перед лассарами.
