— Ты подрезал мне крылья. Я упала. Но ты меня не жалеешь.
— Конечно, нет. Жалость унижает. И больше всего — жалость унижает сильных.
— Это правильно. Нет, ты не жалеешь. Свет Ашара! Если бы я увидела жалость в твоих глазах — я бы тебя убила. Но ты и не хочешь меня уничтожить… Ты не топчешь с наслаждением. Я не вижу сладостного триумфа в твоих глазах! Ты хочешь… чтобы я продолжала жить!
У меня чудовищно ломило затылок. Нервишки, чтоб их. Ну, и не стоило после виски хлебать вино.
— Ты милосерден, Торнхелл… Но по-своему…
То, что я предлагал, не укладывалось в концепцию ее мира — есть или быть съеденным, и от этого она ощущала замешательство, я видел это по ее взгляду. Я предлагал ей понимание идеи милосердия, искаженного, но действенного, и — разумного.
— Ты поднимешься снова — если захочешь. У Морской Гильдии много денег.
Я умолчал о том, что уже готов проекты моей собственной морской гильдии, который подрежет любые монополии на корню и навсегда закрепит право свободной конкурентной торговли.
Она колебалась.
— Но ты лишаешь меня управления!
— Ты сможешь отдавать распоряжения своим приказчикам и всем, кто остался за стенами порта.
— Через тебя?
— Через моих людей. Однако порт и движение товаров через него будут закрыты.
Я подбросил монетку. Орел. Надо же, как везет мне нынче!
— Дай слово: если я тебе покорюсь, ты уничтожишь газету. Слухов про вину Гильдии ты тоже распускать не станешь. Дай слово! Ты сдержись слово, я знаю.
— Даю слово, Анира. — Конечно, я не стал ей говорить, что отпечатанного тиража нет, что это просто пугалка.
Она промолчала несколько минут. Затем сказала задумчиво:
— Ты не жалеешь и не читаешь проповедей, но все же… Я чувствую себя будто перед священником, который трындит о милосердии… Чертовщина! Кризис… Я догадывалась, что рано или поздно он наступит. У меня были прямые договоренности с Сакраном и Армадом на предмет торговли, но теперь… Возможно, в случае воцарения Варвеста я потеряла бы больше. Я должна приказать своим людям сложить оружие? Да, ты уже сказал это…
— Разумеется. Я хочу выйти отсюда с подписанным тобой указом. Все твои солдаты за стенами порта — отныне лишены места и жалования. Все моряки на кораблях — переведены в военный флот Санкструма. Ты можешь рассказать о войне генералу Зерту и своим лейтенантам. Возможно, они согласятся вступить в мою армию. Я нуждаюсь в офицерах. Героям будет оказан почет.
Она все еще колебалась.
— Когда начнется война, я и мои люди окажутся запертыми в порту, как в ловушке!
— Когда начнется война, я отпущу твоих людей и тебя. Пара недель домашнего ареста — это недолго.
Взгляд ее заметался в надежде отыскать какую-то лазейку, но… не нашел, увял, затем вдруг остановился на моем кармане.
— Пусть твоя монета решит!
Я снова извлек золотой.
— Я не против. Орел — выигрываю я, решка — ты.
Я подбросил монету, хлопнул о тыл ладони. И показал Анире. Орел. Ну надо же, какой я везунчик!
Владычица Морской Гильдии обреченно выругалась. Взгляд, которым меня одарила, был… странным. Кажется, мне удалось сдвинуть ее понимание мира… в нужную для меня сторону. В сторону милосердия. Не эмоционального — о нет, она ведь психопат, не умеющий сочувствовать, а — рассудочного, обусловленного логикой, новизной концепции, подкрепленной чужим примером. Таких слонов, как Анира, глубоко увязших в болоте обогащения и жестокости, сложно тянуть к свету. Но в кризисные моменты — можно попытаться немного сдвинуть мировоззрение, немного направить… Возможно, таким образом вскоре она выберется из болота сама.
— Твоя взяла, Аран Торнхелл! Сейчас я напишу указ.
Она действительно его написала. И подписала. И поставила печать рукой, которая тряслась мелкой дрожью. Все произошло согласно моему плану.
Итак, я обескровил и фактически уничтожил Морскую Гильдию, отвоевал порт, получил флот с командами и тысячи полторы человек — ибо ко мне присоединяться все безработные солдаты Аниры — в сухопутную армию. Возможно также — я направил к свету душу скверного человека еще при его жизни. Неплохой итог уходящего дня. Завтра мой парадный выезд. И завтра же я плотненько примусь за Хвата.
Я упрятал монету в карман. Позавчера мне показал ее брат Литон. В сундуке с отступными, который принесли по велению Сакрана и Армада, затерялась бракованная монетка — орел был отпечатан на обеих ее сторонах.
Глава 33
Глава тридцать третья
— А если бы она догадалась посмотреть? — Шутейник ловко свесился с седла и отщипнул цветок ромашки, после чего пристроил его за ухо своего мерина забавы ради.
— В кармане лежали две монеты, — пояснил я, ерзая в седле; казалось, что мой зад покоится на паре широких гвоздевых шляпок. Нет, ездить в седле — истинная мука. Но — тренировка. Мне это просто необходимо. Учусь я вождению местного авто, так сказать.
— Две?
— Угу. Орла от решки я легко отличу наощупь, так что в любой момент я мог достать и показать обычную монету.
— Ну, это точно! На орле-то харя нашего императора! — Гаер хитро скосил на меня глаз. — Прощения за харю просим со всем нашим респектом!
Я лишь усмехнулся криво: ну никакого уважения к царской фамилии. Именно такие управленцы мне нужны. Нет, не хамы — а те, у кого нет врожденного пиетета, желания встать на колени перед властьимущими, по змеиному изогнуться, припасть к кормящей руке. Жесткие, независимые люди — и хогги! — с критическим складом ума. С ними нелегко будет — но куда легче, чем если бы я окружил себя подхалимами, готовыми предать в любой момент.
Шутейник подумал, сказал с сомнением:
— И все-таки я бы ее прирезал.
— Лучше перевоспитать.
— Перевоспитать? Ее? Возможно ли? Да она, ладушки-воробушки, та еще лярва! Она вас теперь… Если сможет, конечно. Но лучше — вы ее! Чик — и нету.
Я вспомнил взгляд, которым Анира одарила сразу, как подписала указ. Там была плохо скрытая ненависть, но кроме ненависти — там было и сомнение, и что-то еще… Мне все-таки удалось показать ей — такой жесткой, безжалостной — иной мир и иную идею.
— Убил меня, — бросила она, вручив мне указ. — Я же теперь сдохну.
Нет, не убил, просто забрал из рук ушлой деляги стратегический для Санкструма объект, стоимость которого по земным меркам — несколько десятков миллиардов долларов. А дельца уволил без компенсационного пакета, но — и без претензий насчет долгосрочных выгод, упущенных государством. Теперь Морская Гильдия будет работать наравне со всеми — на правах свободной конкуренции.
— Врешь, — открыто сказал я, усмехаясь. — Ты — выживешь.
