Амара выругалась. Шутейник, выкрикивающий гадости в адрес меня, страны и всего людского рода, резко заткнулся. Встал во весь рост, глядя на бабку. Правда, слегка рычал — что называется, не вышел из образа.
Ну а бабка не нашла ничего лучшего, чем рухнуть в обморок! Осела на пол кулем, хлопнулась башкой о доски звучно. Я даже удивился: Хват переигрывал!
Сосредоточив внимание на липовой старухе, я едва не прозевал главное. Взгляд, что бросил в зеркало, заставил ужаснуться. Горбоносый уже был в комнате, и целился через мое плечо в Шутейника! И не арбалет был в его руках, а тот самый допотопный пистоль!
Я слишком поздно начал поворачиваться: бабахнул выстрел, надо мной пронесся горячий вихрь, и мой друг-гаер опрокинулся с воплем на ворох соломы. Горбоносый угодил ему точнехонько в грудь!
Амара вскрикнула, двое Алых у входа — наша подмога! — тоже не сдержали крика. Акустический удар от выстрела породил в ушах звон, к счастью, открытое окно сработало как громоотвод, иначе мы бы на время полностью оглохли. А вот Алым не повезло — выстрел прозвучал буквально в полуметре от них. Они трясли головами, не понимали, что происходит.
Горбоносый что-то рявкнул, и разом уменьшился вдвое. Загремели по полу деревяшки, в которых я мгновенно опознал старые, потрескавшиеся ходули, яростный взгляд ворволаки из-под нависших фальшивых бровей ударил в лицо.
Горбоносый и был Хватом!
Он что-то выкрикнул, сверкнул выхваченный из-под плаща клинок, а сам плащ, уже смотанный на руку, полетел мне в лицо. Я уклонился, Амара заорала непотребное. Хват — он остался в чем-то, похожем на черное трико — сорвал накладной нос и выметнулся из комнаты. Я увидел, что коридор заполняют клубы дыма. Прыгнул следом, но дверь захлопнули перед моим носом, судя по грохоту — со стороны коридора ее приперли стулом.
Хват, очевидно, знал, что выстрел в замкнутом пространстве произведет эффект разрыва светошумовой гранаты, и в уши загодя вставил затычки, а в момент выстрела — уже нацелившись — зажмурился.
— Торнхелл! Скорее! Не дыши! Ты слышишь? Не дыши!
Из-под юбок бабки валили клубы серого дыма. Я сказал — бабки? Ее не было на полу, черт подери! Она — гибкая юная девица с гладкими, подколотыми каштановыми волосами — вынырнула из каркаса, составленного юбками и платьем, и, обнажив длинное блестящее жало клинка, пыталась уязвить Амару.
Мне почудилось, что пол накренился. Все происходило быстрее, чем я представлял, чем я мог бы представить!
Амара сшиблась с девицей, с лязгом ударились клинки. Размен ударами, попытка атаки со стороны моей подруги… Клубы скверно пахнущего, горького, удушливого дыма заполняли комнату слишком быстро! Выносились из вороха юбок, точно изнутри они были набиты сеном.
Девица фехтовала отменно, к тому же была килограммов на тридцать легче Амары. Я выхватил клинок, и, пока это делал, девица пробила защиту Амары и оставила красную отметину на ее плече.
Амара раскрылась, удар был внезапен. Я понял, что не успею, что мне не хватает буквально три шага… Девица наметилась ударить, она держала шпагу легко, будто невесомую тростинку, а левой рукой прижимала к лицу какую-то тряпку.
Сбоку колотили в пол сапогами Алые, но были они слишком далеко…
Шпага ринулась к сердцу Амары. Я прыгнул, пытаясь поддеть клинок в полете, рассекая грудью растущие дымы.
Сквозь прутья решетки просунулся тяжелый кулак и смачно приложился к виску девицы, отбросил ее прямо в мои объятия. Шутейник бил в полную силу, так что девица оказалась в моих руках без сознания. Затем гаер пинком вышиб дверцу клетки и, ругаясь, схватил ворох бабкиных одежд, в несколько прыжков оказался у окна и выбросил дымящую дрянь на улицу.
— Снотворные дымы! — Он подхватил тряпку, которую держала убийца, разорвал пополам, протянул одну половину мне, другую — Амаре. — Приложите к лицу! Да живей, живей!
Дым слезил глаза, от него мутилось в голове.
— А тебе?
— Я хогг, это людское, на меня не действует… потошнит малость, и все… — Он расхохотался и стукнул себя в грудь. — Кольчуга с железными вставками! А все-таки вы были правы, что приказали надеть ее, мастер Волк! Правы! Ух, и екает теперь… Будто кулаком в грудину мне зарядили.
Я предполагал, что Хват придет убить безумного собрата. Не освободить. Убить. Освободить от мук поругания, от унижения, от вечной жизни… Освободить смертью. Шутейник знал об этом, но — пошел на обдуманный риск. Правда ерепенился насчет кольчуги — он, дескать, смелый, он, дескать, и не в таких переделках бывал. Но я настоял — и правильно сделал.
— Не дышите! — рявкнул он Алым. — Ах ты ж черт… шатаются, ладушки-воробушки… Дышите через раз! В окно дышите, ну!
Однако Алые качнулись друг на друга, я увидел, как пустеют их взгляды, затем оба гвардейца рухнули на пол. Снотворный дым был слишком силен, а они вбирали его полными легкими.
Амара, бранясь сквозь тряпку, отвесила жестокий пинок девице. Кажется, я услышал хруст. Если девица выживет — пару недель ей придется дышать едва-едва, обмотав талию тугими тряпками: боль от трущихся друг о друга отломков ребер способна свести с ума.
— Мастер Волк — Хват ушел!
Не просто ушел, он устроил мне ловушку и, в общем, победил. Я уже догадывался, что увижу снаружи.
Я подбежал к двери, налег плечом — со стороны коридора Хват подпер ее стулом. Мы налегли с Шутейником, и дверь распахнулась. Запрыгали по доскам пола обломки стула.
В коридоре плавали те же дымы, только более плотные. Сквозь них я увидел труп Алого. Его закололи в горло — не кровожадная, совершенно ювелирная работа.
— Осторожно! — прошипел гаер. — Мастер Волк — осторожно! Ум-м-моляю-ю!
Он выскользнул в коридор первым, добыл шпагу у Алого, оглянулся.
— Ум-м-моляю! — И с этими словами принялся сечь дым в местах, где он был наиболее плотен.
Хват мог быть тут. Скрываться в дымах.
— Шутейник!
— Помню, мастер Волк… Нужен живым.
Амара выбралась следом. Возбужденно блестели глаза поверх ладони, которой прижимала тряпку к битому оспой лицу.
— Торнхелл…
Тряпка была пропитана какой-то пряной травяной смесью. От антидота начало горчить во рту.
— Держись позади! Хват может быть тут! Тут!
Она коснулась моего локтя пальцами, сжала успокоительно.
— Мы найдем его!
Легко сказать.
— Помни — он мне нужен живой.
Шутейник пробежал к концу коридора, разрубая шпагой дурманный морок. Я устремился следом и мучил меня один единственный вопрос: где ворволака? Сбежала — или решила задержаться?
Снотворные дымы распространились до потолка, и светильники просвечивали сквозь паволоку желтушными пятнами. Окон в коридоре не было, яд нельзя было рассеять быстро. А антидот… Насколько его хватит? Небо, как же слезятся от этого дыма глаза! Тут ведь не только от яда сознание утратишь, тут запросто скопытишься от угарного газа!
