– Нет, мэм.
– Значит, ты что-то натворила?
– Нет, мэм, – я оглянулась. – Послушайте, я вам клянусь, никто ничего плохого не натворил. Но мы не могли бы… ну-у-у… поговорить об этом у вас в машине? Пожалуйста?
Женщина еще сильнее нахмурилась, но потом я услышала щелчок замка. Я отодвинула чемодан, юркнула на заднее сиденье, потом закрыла дверцу и пригнулась, чтобы меня не заметили снаружи:
– Спасибо. Огромное вам преогромное спасибо.
Она только покачала головой.
– Ну и… от кого ты прячешься? – У нее был певучий испанский акцент, и потому ее слова казались прекраснее обычных, будничных. Речь у нее была такая красивая, что мне стало как-то неудобно вываливать некрасивую правду про свою беду, но и для красивого вранья момент был неподходящий.
– Э-э… От полиции.
Она так резко дернулась ко мне, что я подпрыгнула:
– Это как?
Я собралась с силами, чтобы попытаться объяснить, но тут подошел Сальвадор, распахнул дверцу, плюхнулся на переднее сиденье.
Они с мамой стали напряженно перешептываться по-испански. Она охнула, покачала головой и обронила что-то очень похожее на испанское проклятье, когда Сальвадор произнес слово «полисиа». Она скороговоркой задала ему пару вопросов, а потом Сальвадор повернулся ко мне:
– Ты ведь не воруешь, ничего плохого не делаешь, а?
– Не делаю.
Следующий вопрос задала его мама:
– Ты не сбежала из дома? Мы не нарушим закон, если тебя укроем?
– Нет.
– Так… в чем же тогда дело? – спросила она. – Почему ты прячешься от копов?
– Вообще-то это долгая история, – сказала я. – Мой папа… он меня забыл, скорее всего. Я хочу сказать, он это не нарочно, он думал, что я в автобусе, но… Ой, это уже мелочи, – я сама понимала, что объясняю довольно бестолково. – Послушайте, он за мной вернется. Может, прямо в следующую минуту. И мы ничего незаконного не делаем, я вам клянусь, но мы вообще-то едем очень далеко и очень торопимся. Просто, ну, обычно, когда полиция начинает задавать нам вопросы, ничего хорошего не жди, вот я и надеялась избежать этого, если удастся… Ох, вы, наверно, думаете, я какой-то бред несу, я сама чувствую…
Сальвадор смотрел на меня около секунды с какой-то грустной легкой улыбкой. Переглянулся с мамой.
– Нет, – сказала она, понизив голос. – Это не бред.
Сальвадор покосился на задворки магазина:
– Хорошая новость: они думают, что ты сидишь в туалете. Но есть и плохая: копы вот-вот приедут, это уж точно. И после того, как они заглянут в туалет, сразу начнут вынюхивать тут, на парковке.
– Я не хочу впутывать вас в эту историю, – сказала я.
Мама Сальвадора перевела на меня взгляд, и та доброта, которую я разглядела на дне ее глаз, теперь выплеснулась наружу.
– Поздно, ты нас уже впутала, – сказала она, но одновременно потрепала меня по коленке теплой рукой, и я поняла, что эти слова она сказала, потому что так и есть, а не потому, что хотела меня задеть.
– Мой папа обязательно вернется, – я приподнялась, украдкой выглянула в окно. – Он подъедет с другой стороны, в южном направлении, – и я показала рукой откуда. – Другой съезд с автострады, наверно, вон там, за эстакадой. Если вы меня туда довезете и высадите, я просто помашу ему, когда он свернет с автострады. А отсюда тот съезд вообще не виден, все будет тип-топ.
Сальвадор, прищурившись, оглядел автостраду:
– Да. Тут недалеко, как-нибудь дотащимся.
– Почему «как-нибудь»?
Сальвадор покачал головой:
– Машина у нас… чего-то немножко барахлит. Поэтому мы тут и стоим. Еле-еле съехали с автострады и доползли до этой парковки.
Оглядевшись повнимательнее, я впервые заметила свернутое в рулоны постельное белье, пустые пакеты из-под еды, подушку у дальней дверцы.
– И давно вы здесь?
Он пожал плечами:
– Да нет, только с утра.
С утра? Они уже целый день живут на этой занюханной парковке?
– И чего вы ждете?
Сальвадор взял с подставки на приборной панели мобильник, показал мне:
– Ждем звонка моей тии.
[7]
– Когда папа вернется, мы вам поможем! – воскликнула я. – Дадим вам денег, и вы почините машину! Клянусь!
Сальвадор нахмурился.
– Мы что, просили о помощи? – сказал он ледяным тоном.
– Ну-у… нет, но…
– Машину уже не починить, но денег у нас уйма, на автобусные билеты хватит, – сказал он. – Я же заплатил за твой слаш, забыла? Просто надо дождаться тетиного звонка, чтобы мы знали, куда ехать, а она знала, где нас подобрать. Я вообще не говорил, будто нам нужна твоя помощь. Это мы тебе помогаем.
Говорил он тихо, но твердо. Я поняла, что ляпнула что-то не то.
Мама Сальвадора положила руку ему на колено. Выразительно посмотрела на сына.
– Спокойно, михо, – сказала она. А потом добавила, обращаясь к нему, что-то по-испански, нежно, но твердо. Он кивнул, отвернулся.
[8]
– Нет, ты совершенно прав, – сказала я. – Простите меня. Спасибо за то, что вы мне помогли. Вы меня спасли от жутких неприятностей. – Я чуть-чуть приоткрыла дверцу со своей стороны. – Ну ладно, попробую добраться туда бегом. Под эстакадой. Еще раз большое спаси…
– Нет, – прервала меня мама Сальвадора, качая головой. – Закрой дверцу. Тебе придется бежать прямо по парковке. Тут даже деревьев нет. Мы тебя подвезем.
– Вы не должны так из-за меня беспокоиться…
– Да я понимаю, что не должны, – сказала она. – Но мы тебя подвезем. И точка. Я не собираюсь сидеть тут сложа руки и смотреть, как копы хватают маленьких девочек.
Я посмотрела на Сальвадора. Он пожал плечами и слегка улыбнулся:
– С ней спорить – пустой номер. Я-то уж знаю. Да, кстати, держи, – он передал мне стаканчик со слашем. – Я отхлебнул немножко и раскаиваюсь.
– Да пожалуйста, – сказала я. – Угощайся.
– Нет, я хочу сказать, что раскаялся, когда хлебнул. Вкус мерзкий.
Я увидела у него на губах легкий намек на улыбку.
Взяла у него стакан, улыбнулась в ответ.
– Да уж, знаю.
Мама Сальвадора повернула ключ зажигания, и машина, расчихавшись, более или менее ожила. Скорее «менее», чем «более». Раздался скрежет, из-под капота поползла струйка дыма, а вслед за ней появилась резкая вонь: что-то горит, не иначе. Но мотор все-таки завелся, упрямо заурчал, не стихая, а в некоторых случаях это, вероятно, главное.
