– Пригнись, – напомнил мне Сальвадор, и я согнулась в три погибели, когда машина, кряхтя, тронулась с места и мы выехали с парковки.
Ехать было недалеко, но мы так и не набрали, как говорится, крейсерскую скорость. Машина то и дело тряслась и дергалась, скрежет усиливался, гарью пахло все заметнее. Когда мы, хромая и кряхтя, развернулись на эстакаде и доползли до другого съезда, мне стало страшно жалко машину: наверно, мы от нее слишком многого требовали. Ехать тут было четверть мили, не больше, от старта до финиша, но, господи ты боже мой, если у лошади всего три ноги, надо оставить ее на конюшне и не беспо‐ коить.
Под колесами скрипнул щебень: мы съехали на обочину. Когда мама Сальвадора переключилась на нейтральную передачу и заглушила мотор (и, к вашему сведению, его и глушить особо не требовалось – наверно, он сам заглох навеки), из-под капота раздался последний вопль, а заодно вылетело пухлое облачко белого дыма.
– А что именно сломалось в вашей машине? – спросила я, стараясь сориентироваться на местности.
Сальвадор покачал головой:
– Все сразу. Мы заезжали в сервис в ста милях отсюда, они подлатали, сделали, что смогли, но даже механик не мог обещать, что мы дотянем до границы штата. Сказал: «В этой колымаге столько всего сломалось, что дешевле новую купить, чем эту чинить». – Сальвадор ласково погладил пыльную приборную панель: – Но все-таки она нас столько лет возила. Грустно будет ее бросать. – Он вздохнул. Его пальцы скользили по панели, прокладывая узкие тропки в пыли. – Знаю-знаю, глупо это, – сказал он, сурово глянув на меня, саркастически выгнув брови.
– Нет. Я тебя прекрасно понимаю.
Сальвадор застенчиво улыбнулся мне. Уставился туда, где машины сворачивали на съезд с автострады. По автостраде пролетали фары: парочками, то туда, то сюда.
– Какая машина у твоего папы? – спросила мама Сальвадора. – Разве в темноте разберешь, он это или не он?
– Не-а, – фыркнула я, – я его сразу узнаю. У нас…
Но не успела я описать Яджер, как мама Сальвадора резко охнула и прошипела, словно выругалась: – Полисиа!
Там, куда указывал ее палец, я увидела полицейскую патрульную машину, которая сворачивала с автострады на съезд с противоположной стороны – к заправке, откуда мы только что уехали. Теперь не пройдет и нескольких минут, как они обнаружат, что в туалете пусто, и отправятся меня разыскивать.
– Ну ладно, – сказала я, чуточку приоткрыв дверь. – Теперь вы можете туда вернуться. А я спрячусь здесь в кювете и подожду папу. Еще раз огромное спасибо за все.
Сальвадор что-то сказал маме по-испански, и она ответила, энергично качая головой.
И обратилась ко мне: – Оставайся. Мне бы не понравилось, если бы кто-то бросил моего Сальвадора сидеть в кювете у большой дороги, и с тобой я тоже так не обойдусь.
– А туда мы тоже не станем возвращаться, пока там рыскают копы, – добавил Сальвадор вполголоса.
– Почему? – спросила я. Получилось невежливо и назойливо, как я тут же сама сообразила.
Сальвадор снова весь заледенел, но теперь не смотрел на меня с осуждением, а прятал глаза.
– Тебя это не касается, – сказал он и был совершенно прав, но потом добавил, понизив голос: – Только бы сюда не сунулись вынюхивать.
И тут мои уши уловили сладостный звук, звук, который я прекрасно знала, звук, который я узнала моментально, и мое сердце радостно забилось.
Вообще-то большинство людей не поверит, что рев дизельного автобуса «2003 Интернешнл», съезжающего с автострады на полном ходу, – звук сладостный, но точно так же большинство не поверит, что пицца, намазанная толстым слоем гуакамоле, вполне съедобна, а значит, не все ли равно, во что готово верить большинство? А на самом деле пицца с гуакамоле – просто чудо. Совсем как голос твоего дома, спешащего вернуться к тебе.
Ну вот он наконец-то и вернулся. Точнее, вернулись они.
Яджер, блиставшая остатками былой красоты, с утробным ревом вынырнула из мрака, и, скажу я вам, это надо было видеть. Горели фары, почему-то работали даже аварийные мигалки – и красная, и желтая. Я разглядела за рулем Лестера, а на приборной панели, если глаза меня не обманули, – серый силуэт Айвана.
А Родео? А Родео стоял на коленях на крыше, и ветер развевал его волосы и бороду. Одной рукой он вцепился в поручень, другую – ну прямо капитан корабля высматривает сушу – держал козырьком у лба, неотрывно глядя на заправку по ту сторону автострады. Подсвеченный аварийными мигалками, он то растворялся во мраке, то весь сиял, попеременно, а на его лице плясали красные и желтые сполохи – как от костра.
Родео, этот король чудиков, никогда в жизни не смотрелся так странно, как в тот момент.
Он неисправим. Чокнутый и надломленный, безрассудный и прекрасный, человек, чей разум висит на волоске, но волосок этот – из закаленной стали, и Родео держится за остатки разума обеими руками и всеми фибрами души. Он спешил ко мне.
Я расплылась в улыбке – аж мышцы свело.
Родео – мой герой. Ну, не всегда, но почти всегда.
– А это что такое…? – начал было Сальвадор, но я уже выскочила из машины и побежала на дорогу, размахивая руками, одновременно рыдая и смеясь – не знаю уж, скорее рыдала, чем смеялась, или наоборот.
Глава четырнадцатая
Наверно, выскочить в темноте на шоссе перед автобусом, который мчится на полном ходу, – не самый благоразумный поступок, и я успела перенервничать, пока наконец Лестер не заметил меня и не затормозил юзом, – но он же целых полметра до меня не доехал, сумел все-таки остановить Яджер. Никак не пойму, отчего он потом так на меня ругался.
Лестер заглушил мотор и ринулся к двери в ту же секунду, когда Родео с криком «Ура!» спрыгнул с крыши на капот, с капота на асфальт и навалился на меня, обнял, чуть не ломая ребра, – серьезно, мне было почти больно в его объятиях, по-настоящему больно, но я не ерзала, не вырывалась, а просто высвободила руки, чтобы обнять его так же крепко. Так мы стояли в лучах от фар Яджер прямо посередине съезда с автострады: вцепились друг в друга и не хотели отпускать.
– Ох, мишка-малышка, – бормотал он, крепко целуя меня в макушку. – Прости меня, пожалуйста, прости, прости, прости, про…
– Закрой пасть, – сказала я и отодвинулась, чтобы взглянуть ему в глаза. – Родео, ты тут ни при чем.
Лестер стоял чуть поодаль, улыбаясь, мотая головой.
– Здорово мы из-за тебя перепугались, – сказал он.
– Простите меня.
Лестер наморщил лоб, кося глазами то на меня, то на Родео:
– Мы бросили тебя на заправке, а ты еще и прощения у нас просишь? Ну, ребята, с вами не соскучишься.
Он шагнул ко мне, выставил кулак, я тоже, и мы ударились кулаками.
– Как я рад, что ты жива-здорова, – тихо сказал Лестер и снова покачал головой. – Как мы умудрились уехать без тебя – ума не приложу.
