Мы выехали на автостраду, и мотор зачихал, натужно набирая обороты. Перед нами простиралась бесконечная черная лента дороги: все как всегда. Я отхлебнула немного слаша и стала вместе с Родео трясти головой в такт музыке.
Теперь у меня был котенок. А это определенно значило, что у меня была проблема.
Но, черт возьми, проблемы у меня были и раньше. А теперь, кроме проблем, у меня есть Айван.
И это определенно, как ни посмотри, перемена к лучшему.
Глава вторая
Один день. Вот как долго мне удалось прятать маленького Айвана от Родео. Только один жалкий день.
Я знала, что должна разыграть свои карты без единой ошибки. Другого шанса не будет. Родео – добрейший человек на свете, даже не сомневайтесь, но даже его доброта не безгранична. Он никогда не злится, но, если лимит его доброты исчерпан, Родео словно бы уезжает от тебя в какую-то далекую страну. Замыкается в себе, ведет себя вполне вежливо, но как-то равнодушно, и его уже ничем не разжалобишь. Я понимала: надо подстроить так, чтобы Айван познакомился с Родео, когда тот повернут к миру правильной стороной: теплой, солнечной стороной своей доброты, а не студеной стороной своей ледяной холодности.
В первый же день я начала готовить почву. Когда та заправка осталась далеко позади, я тихонько вернулась в свою комнату, тискала Айвана, играла с ним. Так прошел час. Но все-таки я наконец уговорила себя оторваться от этого немыслимо прелестного котика. Усадила его в коробку, а он уставился на меня невероятно лазурными глазами.
– Мне надо уйти. Пора обрабатывать шефа, – шепнула я ему. – Когда я его как следует обработаю, он тебя полюбит не меньше, чем я.
Айван заморгал. Мои слова явно его не убедили, но пока мы были плохо знакомы, и я еще не научилась угадывать по его мордочке, о чем он думает, так что как знать? Может, все-таки поверил. Я напоследок почесала его за ушком и пошла в кабину.
Родео сидел за рулем, блаженствуя, мотая головой в такт музыке. Улыбнулся мне, а я залезла с ногами на сиденье за его спиной и, глядя через лобовое стекло, стала подпевать знакомым старым песням.
Я просто ждала подходящего момента, тянула время, чтобы при первом удобном случае начать игру, и тут Родео сам подал мне легкий мяч.
– Расскажи-ка мне сказку, Койот, – сказал он.
Я сразу поняла: лучшего случая и быть не может.
Уставилась, щурясь, в окно, скривила губы, скрывая свое нетерпение.
– М-м, ну ладно, знаю я одну сказку, – проговорила я, уткнулась подбородком в спинку кресла Родео, прикрыла глаза. – Жила-была одна девочка.
И услышала, как Родео выплюнул кожуру от семечек в пустую бутылку от «Скуэрта», которую держал в руке.
– Начало беспроигрышное, – пробурчал он.
– Ага. И эта девочка была великая воительница. Она ездила по всяким королевствам, убивая драконов, истребляя великанов и спасая трусливых принцев. Она была просто кремень.
– Круть.
– Но со временем ей это все как-то типа поднадоело. И тогда она построила себе замок. Прямо на берегу океана. Она его построила, ну, допустим, из деревяшек, которые волны выбрасывают на пляж.
Родео фыркнул:
– Из деревяшек? Замок из деревяшек?
– Ну да, – сказала я, глянув с вызовом. – Из деревяшек. И из ракушек. И из панцирей морских рачков. И из китовых скелетов. Но в основном из деревяшек.
– Ладно, допустим.
– Но очень скоро прошел слух, что прибрежные воды там, где она жила, заколдованы. Матросы крестились и молились, когда им надо было плыть мимо. Корабли меняли курс, чтобы держаться от этого берега подальше.
– Это почему же?
– Сейчас, Родео, я тебе расскажу почему. Все из-за воя и рыданий.
– Воя и рыданий?
– Их самых. Это было что-то невероятное. Ужасные, душераздирающие звуки. От таких звуков слезы льются ручьем – как будто лук режешь. Некоторые матросы даже выбрасывались за борт и отдавали свои души бездонной пучине – такие это были печальные звуки.
– Трагично, – Родео цокнул языком, покачав головой.
– Самое подходящее слово.
– А твоя девочка из замка-деревяшки? Дай угадаю: она пошла войной на это чудовище? – спросил Родео.
– А вот и нет. Не пошла.
– Серьезно?
– Ну да.
– А почему, пышка-малышка?
– Да потому, что она и была рыдающим чудовищем.
Родео на секунду отвлекся от дороги, окинул меня удивленным взглядом: – Так это была она? Нехилый поворот сюжета!
– Угу.
– Но, черт побери, почему ей взбрело в голову губить матросов?
– Это она нечаянно. Она даже не знала, что кого-то губит. Она вовсе не старалась никому мутить рассудок, даже не пробовала топить корабли. Просто сидела в своем замке, завывала и завывала, изливая всю свою печаль.
– Что же ее так опечалило?
Я сглотнула комок, подступивший к горлу, сделала театральную паузу. Ну наконец-то. Мой шанс заронить мысль в его голову. Я уставилась прямо перед собой. Сосредоточилась, велела себе прослезиться – глаза сами увлажнились, велела слезам сделаться жгучими, пока все вокруг не расплывется. Меня саму немного удивило, до чего легко хлынули слезы. Я подождала, пока Родео не станет любопытно, пока он не посмотрит на меня.
И тогда я пожала плечами, энергично заморгала, чувствуя на себе его взгляд.
– Ей просто было одиноко, – сказала я, расчувствовавшись. – У нее вообще не было друзей. Она скучала по родным. Она была бы рада даже одному другу, даже маленькому другу. Даже просто домашнему животному. Но у нее никого не было.
Я вздохнула и отвела взгляд.
Несколько минут мы ехали молча, шины шуршали по асфальту автострады.
– Ну и? – сказал наконец Родео каким-то глуховатым, тревожным голосом. – Что было дальше? У нее все хорошо закончилось?
Я покачала головой.
– Не знаю, – сказала я, выждав полсекунды. – Даже не знаю. Одиночество – страшное дело.
Я подождала, пока он усвоит мои слова, а потом встала, снова вздохнула: – Пойду немножко почитаю.
Развернулась и пошла, медленно-медленно, к себе в комнату. Я не оглядывалась, но прекрасно знала: Родео, сидя за рулем, следит за мной в зеркало заднего вида, встревоженно насупившись.
Хорошо еще, что я повернулась к нему спиной. Ведь иначе он мог бы заметить, что я улыбаюсь.
Итак, я заронила в голову Родео мысль и до вечера дожидалась всходов. Время от времени снова готовила почву: роняла печальные вздохи, опускала глаза и вообще держалась понуро. Я чувствовала, что на Родео это действует. Ловила на себе его долгие взгляды: видно было, что он волнуется и недоумевает.
