– В чем дело? – закричала я и схватилась за кресло, подтянувшись повыше, встала на одно колено.
Сальвадор обернулся. Глаза у него были как шарики для пинг-понга.
– Койот! – завизжал он. Теперь он забыл, что должен быть крутым. – Не вставай!
– В чем дело?!
И Сальвадор объяснил мне, в чем дело.
Вообще-то новости, совсем как пробуждения, бывают плохими и хорошими. А еще бывают новости из разряда «полный кошмар». Короче, Сальвадор сообщил мне новость, которая определенно относилась к этому третьему разряду.
– Тормоза отказали! Автобусом невозможно управлять!
Я уже года два не ела бургеров из мяса бизона, но, когда Сальвадор сообщил мне эту новость, меня чуть не стошнило. Я уставилась на Родео, который пытался, как мог, помочь Консепсьон.
Я снова поползла вперед, переваливаясь с боку на бок вместе с автобусом. Сальвадор стоял, широко расставив ноги, и я проползла у него между ног, надеясь, что, в отличие от меня, нервы у него крепкие и, следовательно, штаны сухие.
– Ты куда? – спросил он.
Я хотела было ответить, но не смогла произнести ни звука. Просто поползла дальше.
По правде сказать, я ужасно перепугалась. У меня засосало под ложечкой, мышцы свело, легкие налились свинцом, сердце стучало, как барабан, перед глазами все плыло, и я… я хотела к папе. Я просто хотела к папе.
Но мне не разрешалось произносить это слово. Это запрещенное слово, не вариант.
Так что я помалкивала и ползла к Родео.
Он оглянулся через плечо, увидел меня.
– Держись, пчелка! – закричал он. – И не вставай! – И снова уставился вперед, и я тоже.
И почти пожалела, что сделала это.
Мы прямо-таки летели по автостраде. Обгоняли другие машины, обходя их то слева, то справа, – вот отчего автобус так кренился и вилял. Другие водители не могли знать, что мы несемся без тормозов, вот и не удосуживались съехать на обочину, когда мы нагоняли их, и тогда Консепсьон приходилось резко выворачивать руль и объезжать их, беспрерывно сигналя, – надо же было их как-то предостеречь.
Наверно, для них это было нечто: едешь себе по шоссе, никого не трогаешь, и вдруг мимо тебя, словно болид на автогонках, проносится старый дребезжащий школьный автобус, а в нем полно народу, и все орут.
Да уж, на нас такими глазами смотрели…
Но меня не беспокоило, как на нас смотрят. Меня беспокоили две фуры впереди по курсу, одна в левом ряду, другая в правом: они, считай, блокировали нам дорогу. Мы их стремительно нагоняли.
– Люди! – сказала Консепсьон, на время прекратив визжать. – Есть идеи? Что мне делать?!
– Сигналь что есть мочи! – закричал Лестер, и, хотя Консепсьон и так сигналила, она вообще перестала отпускать клаксон, и получилось долгое-долгое отчаянное «би-и-и-и-и-и-и-и».
Но дальнобойщики то ли нас не слышали, то ли не могли вовремя перестроиться. Они шли голова к голове, и зазор между ними был не шире тридцати сантиметров.
– А если по встречке? – закричал Родео, и Консепсьон на полной скорости пересекла двойную сплошную, но тут же охнула и вернулась обратно, чуть не столкнувшись с вереницей встречных машин.
– Глухо! – заорала она. – Вся дорога забита!
До фур оставалось совсем немного. Еще четыре секунды – и мы в них врежемся.
– Иисусе, помоги мне! – завопила Консепсьон, глядя на небо. Потом вывернула руль в другую сторону, вправо. Мы с ревом пронеслись поперек рядов, и, когда я увидела, что задумала Консепсьон, мое сердце чуть не выпрыгнуло наружу через горло. Она направила Яджер прямо на обочину, и теперь правые колеса мяли сорняки и плющили грязь, а задняя часть фуры промелькнула, клянусь, в сантиметре от нас – по крайней мере, мне так показалось.
Теперь Яджер тряслась и раскачивалась еще пуще, и сзади снова послышались крики, молитвы и рыдания.
Поскольку мчались мы с неприличной, ужасающей скоростью, нам не пришлось долго ехать по обочине; хоть какая-то положительная сторона этого страшного кошмара.
Едва мы обогнали фуру, Консепсьон вывернула руль, возвращаясь на асфальт.
– Туда! – крикнул Родео, указывая вперед. И мы все увидели, что вдали автострада спускается на равнину и начинается отличный длинный прямой участок.
Это было спасение.
Но от него нас отделяли не меньше мили дорожного полотна, множество других машин и один довольно резкий левый поворот.
– Ты молодчина, – выдохнул Лестер, потрепав Консепсьон по плечу. – Отлично справляешься.
Мы перестраивались то влево, то вправо, играли в шашки, как это называется, неслись, неслись, неслись к этому благословенному равнинному участку впереди.
Вот и место, где все четыре полосы – две наши и две встречные – автострады сворачивали налево. Мы ехали в левом ряду, дорога впереди была свободна. Прорвемся! Надо только вписаться в поворот, обогнать еще пару машин, а там автобус сам постепенно сбросит скорость.
Но тут. Ох, без «но тут» не обходится почти никогда.
Легковушка впереди нас – а она ехала в правом ряду и никому не мешала – решила обогнать другую. И, само собой, перестроилась в левый ряд. Ну, знаете, в тот, по которому неслись сломя голову мы.
Лестер сказал пару слов: повторять я их не стану, но в тот миг была с ним совершенно согласна.
Консепсьон взяла правее – решила снова попробовать смертельный трюк с проездом по обочине. В прошлый раз выгорело ведь?
Но в прошлый раз на обочине не было фургона – фургона на домкрате, без одного колеса.
В районе кабины прозвучало еще несколько нехороших слов. Просто сами собой слетели с языка. Возможно, даже с моего.
Мы снова взяли влево, но оба ряда были заняты. Мы все знали, что теперь придется сделать.
– Иисусе, помоги нам! – крикнула я, чтобы Консепсьон не отвлекалась от дороги.
Мы перестроились в соседний ряд. В тот, по которому полагалось ехать в противоположном направлении.
Ряд был свободен.
Навстречу ехал красный пикап, но до него оставалось еще довольно далеко. При нашей-то скорости наверняка успеем обогнать машину и вернуться в свой ряд еще до встречи с пикапом.
– Молодчина, Консепсьон, – подбадривал Родео.
Мы поравнялись с машиной, которую обгоняли, в тот самый миг, когда она обгоняла машину в правом ряду.
Наш капот поравнялся с ее задним бампером, затем – с задними дверцами, затем – с водителем, который тупил в телефон и даже не заметил, что мимо прокрался гигантский ярко-желтый школьный автобус.
Затем наш нос миновал капот той машины, и она оказалась за нами. Прорвались.
Но тут мы, конечно же, напоролись на еще одно «но тут».
