Коп слишком поздно сообразил, что я задумала. Когда я свернула на эстакаду, он уже миновал ее на полном ходу. Затормозил, аж шины взвизгнули, но поздно – птичка улетела: когда я, взбираясь на эстакаду, увидела его в последний раз, он тормозил юзом, в облаке пыли, на обочине под эстакадой, метрах в ста от выезда.
– Гип-гип-ура! – закричал Сальвадор, вскочил, помахал в воздухе кулаком. – Ты от него оторвалась!
– Да нет, – крикнула я в ответ, хотя мое лицо расплывалось в широкой – аж мускулы сводило – улыбке. – Он просто даст задний ход и вернется по обочине. Я выиграла нам, наверно, секунд сорок пять. Но, по-моему, нам больше и не надо.
Поплин-Спрингс никогда не был большим городом, и, хотя бабушка сказала, что он растет, он пока не превратился в какой-нибудь кипучий мегаполис. Дорогу до Сэмпсоновского парка я помнила прекрасно даже спустя столько лет. Когда мы пулей вылетели с автострады, я сбавила скорость до разрешенной в городе.
Мимо мелькали жилые дома и магазины.
Прилив адреналина – типичная реакция на то, что вы сумели на школьном автобусе уйти от самого настоящего копа, – постепенно выветрился, к горлу подступил комок.
На улицах Поплин-Спрингс ко мне с удвоенной силой вернулось то знакомое, почти забытое ощущение «вот я и дома», которое недавно навеяли мне контуры холмов. Вот белый дом с зелеными ставнями – вроде бы знакомый. Кажется, я сюда ходила к кому-то на день рождения. В былые времена, когда была жива мама. Магазинчик на углу – помню, как однажды, в знойный летний день, ходила туда с Авой за мороженым. В былые времена, когда была жива Ава. А перед продуктовым по-прежнему стоит пластмассовая лошадь, на которой можно покататься: опусти в прорезь двадцать пять центов, и лошадь под тобой начнет раскачиваться и брыкаться. Так и вижу, как Роза сидит на этой лошади, крепко вцепившись в гриву, улыбаясь во весь рот, с горящими глазами: малышам такое катание в радость. Но это было, когда она еще была моей младшей сестрой. До того, как она стала только воспоминанием.
Воспоминания клубились вокруг меня, плотные, как дым костра, душили, жгли глаза.
Вот и свершилось.
Я здесь.
У меня затряслись руки.
На секунду, на одну секунду я полностью осознала, почему Родео решил больше никогда сюда не возвращаться. Но через секунду все прошло. Потому что прямо по пятам этой мысли, даже перекрывая ее, смешиваясь с ней, пришло осознание того, что вернуться сюда – наверно, самый правильный поступок в моей жизни.
Потому что они здесь. Воспоминания клубились вокруг меня, такие же нежные и грустные, как голос, который по вечерам убаюкивает тебя колыбельной.
Я их люблю. Я по ним тоскую. Я слишком долго по ним тосковала.
Кто-то хлопнул меня по плечу: оказывается, Сальвадор. Говорит мне что-то.
Я вырубила радио. Без музыки, без воя сирен, без шума автострады все вокруг стало удивительно тихим. Даже мирным.
– Чего? – спросила я.
– Дорогу знаешь?
Я заморгала: Сальвадор в зеркале расплывался. Брось, Койот, не юли: вообще все расплывалось.
– Ага, – сказала я, откашлялась, избавляясь от хрипотцы в голосе. – Ага, дорогу знаю.
Перехватила в зеркале взгляд Сальвадора, снова откашлялась, а Сальвадор ничего не сказал, но не убрал руку, просто держал руку у меня на плече в этом затихшем, безмолвном автобусе.
Хороший он парень, этот Сальвадор.
Наконец мирную атмосферу нарушили звуки сирены догонявшей нас машины. Но я была спокойна – теперь меня уже ничто не остановит. Сальвадор оглянулся посмотреть на копа, но руку с моего плеча не убрал. Глэдис, цокая копытами, встала рядом, жалобно тыкалась носом в мою ногу, пока я не сняла руку с руля и не погладила ее. Айван, юркнув между ног козы, вспрыгнул мне на колени. Потерся носом о мой локоть, улегся, прижавшись ко мне.
Улица завернула за угол. Все, вот и он. Прямо передо мной.
Деревья. И лоскут травы. Расчищенный пустырь.
И машины. Большие желтые стальные машины с гусеницами, ковшами, поршнями и зубами. Некоторые стояли на месте, но другие двигались: дергались, копали, соскребали, взметая пыль. И везде расхаживали, вытаптывая траву, рабочие в ярких жилетах, касках, джинсах и солнечных очках. Поодаль штабелями лежали срубленные деревья.
– Сюда, – сказала я. Или попробовала сказать, но получился скорее стон, словно меня ударили в живот.
Они уже начали.
Глава сорок вторая
– Подъезжай как можно ближе, паркуйся где попало, – говорил Сальвадор. Снял руку с моего плеча. Вскочил. – И беги без оглядки. Беги и откопай ее. Никому не позволяй тебя остановить. Копом займусь я.
Я тупо кивнула.
И сказала: – Ты с ним поосторожнее.
– В смысле?
– В смысле, веди себя поосторожнее. Этот коп тебя не знает. Он думает, что мы чокнутые. А может, даже опасные преступники. Ты просто… подними руки как можно выше и веди себя поосторожнее.
– Ага. Хорошо. Буду поосторожнее.
На миг меня чуть не парализовал страх перед тем, в какую безумную затею я ввязалась. Был миг, когда я была готова проехать мимо, мимо вырубленного парка, не останавливаясь. Просто вдруг показалось, что все это выше моих сил.
Наверно, иногда и вправду кажется, что жизнь – это выше наших сил, особенно когда происходят важные события. Но обычно ты можешь заглянуть в себя и найти то, что требуется. То, что поможет встать наравне с этими важными моментами и обернуть их себе на пользу.
Я увидела подходящее место. Утоптанный лоскут земли – бывший газон, за полоской вскопанной, посыпанной щебнем земли – бывшим тротуаром.
– Сюда, – сказала я и вывернула руль. Мы пересекли левый ряд и юзом, подпрыгивая на щебенке и пыля, выехали на бывший газон и остановились. Рабочие показывали на нас пальцами и что-то кричали; я заметила, что один кинулся к нам. Сирена заорала громче, замерла где-то рядом.
– Беги! – крикнул Сальвадор.
Его команда мне не требовалась. Но все равно помогла.
Я даже не стала глушить мотор. Затянула ручник, переложила Айвана с колен на водительское кресло, открыла дверь, сбежала по ступенькам.
Рванула вперед.
Там был невысокий заборчик из оранжевого пластика – типа «стройплощадка, вход воспрещен», но я легко через него перепрыгнула, побежала стремглав к тому дальнему закоулку парка, ради которого проехала тысячи миль.
Строителям мое поведение явно не понравилось. Едва я перемахнула через забор, озадаченные возгласы и жесты сменились вполне решительными возгласами и жестами.
Сзади донеслись какие-то крики, в которых сквозило что-то полицейское, и я рискнула оглянуться. Ну да, позади Яджер стоит, боком к проезжей части, полицейская машина. А вот и коп – идет, сердито напыжившись, напряженно набычившись, к Сальвадору, а тот, с поднятыми руками, идет ему навстречу. Слава богу, этот коп пока не вытащил пистолет – только руку на рукоятке держит. Мне не было слышно, что он кричит, но я видела, что Сальвадор говорит ему что-то, стараясь встать так, чтобы преградить копу путь ко мне.
