— Когда-то мы играли втроем. Ты, я и Рен. Не помнишь? — я покачала головой. — Сын одного из придворных. А потом его отец умер. Отец Рена. Мать увезла его в свои земли…. Рена увезла.
Тэрвин смущался, не знал, куда деть руки, путался в словах, а я вдруг поняла, что говорю слишком сложно и правильно для тринадцатилетней девочки. Несмотря на то, что думала и говорила на чужом языке, сознание строило фразы по-взрослому, опираясь на образы из прежнего опыта.
— И что было после этого? — подбодрила я Тэрвина. Как ни странно, этого хватило, чтобы он успокоился и стал более уверенным.
— Мне пришлось проводить больше времени с мальчиками. Эта компания — будущие приближенные, ты же понимаешь. Но и с тобой мы виделись часто. Гуляли, разговаривали. Когда тебя начали учить верховой езде, катались вместе.
— Вдвоем?
— Нет, конечно. С конюшим Лиером. И с твоей Эфрой. Разве она отпустила бы тебя одну? Помнишь, как она обещала пожаловаться твоему отцу, что ты?.. Прости, ты же не помнишь. Ты поднялась одна на главную башню, никого не предупредив. Это было запрещено. И она начала тебя искать. Бегала по всему дворцу и причитала, что ты пропала. Нелида знала, где ты, мы с ней поднялись наверх за тобой, а потом сказали, что нашли тебя в саду.
— А что я делала на башне?
— Ничего. Просто смотрела вниз. Ну… и плевалась.
Он улыбнулся так ясно и открыто, что я не могла удержаться от ответной улыбки. И что-то вдруг произошло…
Тридцать семь лет назад, в другом мире, я шла из школы. Был ослепительно сияющий день в конце февраля, когда из-под зимы только-только начинает пробиваться весна. Когда хочется подпевать звонкой песни капели и смеяться от беспричинного счастья.
«Элька, подожди!»
Я обернулась. Женька Филатов догонял меня, держа в руке большой мандарин — такой же яркий, как и солнце в небе.
«Хочешь?» — он протянул мандарин мне.
«Хочу. Спасибо».
Он стоял, засунув руки в карманы, глядя куда-то в сторону. Как будто ждал чего-то. Я почистила мандарин, отломила половину и отдала ему. Мы шли и молчали. Отщипывали каждый от своей половинки и угощали друг друга. И улыбались — совсем как мы с Тэрвином сейчас.
Словно какая-то цепь замкнулась, соединяя немолодую тетку Эльвиру Андреевну и ту девочку Эльку, какой она когда-то была. А еще — Эльку и Дженну, одинаково юных, у которых все только впереди. Жизнь, надежды, любовь… Хотя у Дженны ничего этого уже не будет. Ее душа ушла куда-то далеко-далеко, оставив мне свою оболочку. И чтобы жить с ее телом хоть в какой-то гармонии, мне нужна была она — Элька. Связующее звено между нами. Чтобы не смотреть на Тэрвина или ту же Нелиду как на маленьких глупых детей, по возрасту годящихся во внуки. Чтобы хотя бы отчасти почувствовать себя с ними на равных. Отодвинуть на время взрослое, усталое и циничное «я», выпустить на волю веселую наивную девочку, которая никуда не уходила. Просто пряталась где-то очень глубоко.
— Я так боялся, что ты… — улыбка Тэрвина погасла.
— На самом деле ведьма? — я вспомнила тот момент, когда увидела его на берегу. Лицо белое, как снег. Ужас и облегчение — вот что читалось на нем, словно написанное огромными буквами.
— Мне все равно, — тихо сказал он. — Ведьма ты или нет. Я боялся, что ты захлебнешься. Что тебя не станет. Джен… я не знаю, что было бы со мной тогда. Потому что…
Я испугалась, не признается ли он вдруг в том, чего не хотела бы услышать. Не от него и не сейчас. Пока что-то не обозначено словами, его как будто и нет.
— Скажи, — спешно перебила я. — Вот этот жест… — я скрестила два пальца на левой руке, как Тэрвин сделал на берегу, — что он означает?
— Ты и это не помнишь? — удивился он. — Благодарность светлым силам за то, что услышали молитвы и помогли.
11
Договорить нам не удалось: появился слуга, которого герцог отправил на поиски сына.
— Всего доброго, Дженна, — Тэрвин поднялся и ушел, а я осталась сидеть на скамейке, готовая завыть от досады.
Черт подери, что означало это «потом»?! Возможно, я ошибалась и он вовсе не собирался признаваться мне в любви. Но разговор перешел на другую тему, и я так и не узнала, какие отношения сложились между ним и Дженной перед тем, как ее обвинили в колдовстве.
«Кай!!!» — мысленно заорала я. У нас с ним была негласная договоренность: он обращался ко мне сам только при крайней необходимости.
«Не спрашивай, Джен. Понятия не имею».
«А что ты вообще знаешь?»
«Ничего из того, что было раньше. Я же говорил, узнал о точном времени твоей смерти всего за сутки. Отправился в этот мир и смотрел вперед, кто умрет почти одновременно с тобой. И увидел, как ее опускали в воду, а потом вытащили — уже мертвую».
«А вот, кстати, Кай, — я решила пока отложить в сторону чувства Тэрвина и подумать о более важных вещах. — Давай вместе попытаемся понять, что произошло с Дженной. Меня больше всего волнуют два момента. Во-первых, то, что дознаватель фактически убил ее, умышленно задержавшись с командой вытаскивать. А во-вторых, мне очень не нравится Нелида. Чем дальше, тем больше не нравится. Не причастна ли она как-нибудь к доносу?»
«Классика, Джен. Ищи, кому выгодно. Мы с тобой пока можем только подозревать. Была ли Нелиде выгодна смерть Дженны?»
«Если смотреть из окопа взрослого разумного человека, то вряд ли. И она, и ее мать потеряли бы выгодное место. Служить первой даме в стране — это вам не баран чихал. Другую такую работу ни одна из них не нашла бы. А если Нелида влюблена в Тэрвина, чем помогла бы ей смерть Дженны? Он обратил бы на нее внимание? Как здесь обстоит дело с мезальянсами?»
«Интересно обстоит, — будь Кай человеком, наверняка бы при этих словах ядовито усмехнулся. — Неравные браки между высшим и низшим сословиями не запрещены. И даже благословляются церковью. Но супруг из высшего сословия по закону переходит в низшее».
«Как?!» — не поверила я.
«Ты меня спрашиваешь? У папаши своего поинтересуйся, он все-таки ближайший соратник аарцоха. Видимо, это такой хитровыдуманный запрет. Можно, брачуйтесь, но имейте в виду… Вот высшее сословие и имеет… в виду такие браки. Насколько мне известно, их практически не бывает. Поэтому максимум, на что может рассчитывать Нелида, — стать в перспективе любовницей Тэрвина. Но ты забываешь об одной вещи, Джен».
«Нет, не забываю, — хмыкнула я, плотнее кутаясь в плащ. — О том, что Нелида — подросток, который еще не умеет мыслить здраво и рационально. Зависть и ревность в принципе деструктивны. Причем и к объекту, и к самому субъекту. Это как раз детский вариант поговорки про бабу и яйца — назло бабушке отморожу уши. Иными словами, Нелида вполне могла написать донос о том, что Дженна ведьма, если вообще умеет писать. Хотя никакой выгоды ей это не принесло бы. Наоборот навредило бы».
