У нее в руках был плед, она говорила что-то о ветеринарной клинике. Потом там появилась Кэти.
– Эллен, Эллен, надо везти его в клинику, скорее!
Тут мне как будто вернули фокус, и все, что до этого плыло как в замедленной съемке, вернулось в нормальный ритм.
Клиника. Конечно. Что это я расселась посреди улицы и причитаю над ним, когда надо ехать в клинику?
– Эта леди отвезет вас в клинику. Я присмотрю за детьми, – четко давала указания Кэти, рядом с ней стояла плачущая Джейн.
– Мама, прости меня, это моя вина, я забыла про него, я виновата, с ним будет все хорошо?
– Мама, врачи ему помогут? Скажи, что помогут, пожалуйста, ему же помогут в клинике? – умоляюще скулил Питер, который даже и не любил Джаджи никогда, тут стоял с побелевшим от ужаса лицом.
– Я не знаю, – медленно ответила я. – Я ничего не знаю. Кэти, можешь позвонить Саймону и сообщить, что произошло?
– Конечно, позвоню, – сказала Кэти, – я еще ветеринара предупрежу, что вы к ним едете.
Дама, что сбила Джаджи, повезла нас в клинику и всю дорогу извинялась, но я ее не слышала. У меня перед глазами стояла картина, когда я впервые увидела Джаджи в приюте, этот лохматый комок гиперактивности и чистой радости, энергия била из него ключом так, что он бегал на одних задних лапках, а в глазах было столько лукавства, что не влюбиться в него было невозможно. Ему было тогда полтора года, и он сменил уже вторых хозяев, потому что люди ошибочно полагали, что бордер-терьеры – это тихие и ласковые игрушки, которых можно не спускать с рук. Он прыгнул ко мне на колени. И я поняла, что он выбрал меня и мой дом. Он стал жить с нами и очень скоро стал заправлять всем домом. Он непослушный и своенравный, от него густо несет шерстью, он считает, что все кровати в доме – это его лежанки, и нехотя позволяет нам там спать, у меня на холодильнике замки не от детей, а от него, потому что он научился открывать дверцу и тырить сыр. Мне было невыносимо думать, что свет потухнет в этих озорных глазках, и он больше никогда не посмотрит на меня с укоризной или осуждением, склонив голову набок. Мы назвала его Джаджи, собакой-осуждакой, потому что он с самого начала дал понять, что имеет свое мнение и ожидает, что мы будем поступать сообразно его суждениям, а если нет, то он даст вам понять, кто вы и чего заслуживаете. Я не могу с ним расстаться.
В клинике нас сразу принял врач. Сьюзи, наш семейный ветеринар, к которой мы обращались всякий раз, когда Джаджи съедал что-нибудь не то, выглядела бледной и испуганной, но старалась этого не показывать.
– Он все еще в сознании. Это хорошо. Мы сделаем ему укол и потом проверим, что с ним.
– Мне можно остаться? – спросила я.
– Конечно.
На столе у ветеринара Джаджи показался таким маленьким. Когда Сьюзи подошла к нему со шприцем, он шевельнул хвостом, потому что узнал в ней свою приятельницу. Сьюзи стала обследовать моего песика, а я старалась успокоить его, чесала у него за ушком, он пытался уткнуться мне мордой в ладони, но когда двигался, то дергался от боли и скулил.
– Понятно, – прощупав все тельце, сказала Сьюзи, – я думаю, что у него сломана передняя лапа.
– Господи! Но это же не страшно? Вы же можете помочь? Это же собака, а не лошадь! У некоторых собак вообще ноги ампутируют. Он же выживет, выкарабкается?
– Очень на это надеюсь, Эллен. Но Джаджи – маленький пес, которого сбила большая машина. Лапа – это не самое страшное. У него могут быть внутренние повреждения, ему надо сделать рентген. До этого сложно что-либо говорить наверняка, но он все еще в сознании, и состояние стабильное. Так что пока неплохо.
Тут в кабинет ворвался Саймон.
– Боже мой, дорогая. Я приехал, как только узнал. Как он? С ним будет все в порядке? – спросил он с тревогой.
Сьюзи повторила и ему то, что говорила мне, на что Саймон поинтересовался: «А что теперь? Будете гипс накладывать?»
– Нет, – ответила Сьюзи. – Сперва сделаем анестезию, потом рентген, посмотрим, нет ли внутренних повреждений. После посмотрим, если только лапа, то у нас есть отличный ортопед, он ему прооперирует лапку, соберет кости. Если там что-то еще, то будем решать, что делать дальше.
– Ой, вы же не будете его усыплять? – расстроилась я. – Нет, не надо. Посмотрите на него! Он же хвостиком машет, он не хочет умирать! Сделайте что-нибудь! Спасите его!
– Эллен, на этой стадии я ничего не могу сказать определенного, но как бы там ни было, будем решать, что хорошо для него, а не для вас. Я знаю, как вы его любите, так что позвольте нам сделать все, чтобы помочь ему. Не думаю, что он сильно покалечился, но без рентгена я ничего сказать не могу. Есть вероятность, что там может быть что-то непоправимое. И если это так, то лучше его не заставлять страдать. Но мы постараемся сделать все от нас зависящее. Есть и хорошая новость, у Джаджи очень хорошая медицинская страховка, так что, слава богу, вам не надо беспокоиться о расходах.
– К черту расходы! – резко сказал Саймон. – Не важно, сколько это стоит. Просто сделайте все, что надо, все, что сможете. Если не сможете, то скажите нам прежде, чем… Чтобы мы могли попрощаться, хорошо?
Я не смогла сдержаться и заплакала, Саймон обнял меня, и я прижалась к его груди и разрыдалась.
– Конечно, – ответила Сьюзи. – Сейчас я повезу его на анестезию и рентген. А вам лучше ехать домой. На все процедуры уйдет какое-то время, и в любом случае он останется на ночь в клинике.
– Можно я останусь здесь? – всхлипывала я.
– Лучше не надо, – мягко возразила Сьюзи. – Можете потом привезти ему его подстилку или игрушку.
– Хорошо, так и сделаем, – ответил Саймон, а я еще больше залилась слезами.
– В общем, можете оставаться здесь, сколько хотите, но лучше вам ехать домой. Я дам вам знать, как только будут новости, – повторила Сьюзи.
Я не могла остановиться, а Саймон успокаивал меня, гладил по голове и говорил, что бордер-терьеры – крепкие и сильные бойцы и Сьюзи знает свое дело, просто она хочет, чтобы мы были готовы ко всему, так, на всякий случай.
– Да ты ведь его даже и не любил! – плакала я.
– Почему не любил? – оправдывался Саймон. – Он единственный, кто радовался, когда я возвращался домой. Я его очень сильно люблю.
– Ты же всегда его обзывал собакой сутулой!
– Так ты тоже!
Мы вышли из кабинета и увидели в коридоре ту женщину, что сбила нашего Джаджи. Она, видимо, тоже всплакнула, а когда мы вышли к ней, то снова залилась слезами.
– Ой, боже мой, а где собачка? Он что…?
– Его повезли на рентген, – ответил Саймон, – врач думает, что там только лапа сломана, но надо удостовериться.
– Я так виновата, – повторила она в тысячный раз.
– Ну, это не ваша вина на самом деле, – печально сказала я. – Это я недосмотрела.
