– Я хочу домой!
– Потерпи, дай утихнуть ливню. Я что-нибудь придумаю, – произнес Томас.
Оказывается, я вслух сказала о доме. Впрочем, это обстоятельство не остановило меня. Я продолжала двигаться прочь от Томаса и помимо собственной воли выстреливать фразами:
– Не могу так больше! Не могу так жить!
Томас усмехнулся:
– Так, Энн? Как именно? О чем ты? – Он теперь шагал рядом со мной.
– Вот об этом самом! – Я запрокинула лицо – пусть влага небесная смоет слезы – и продолжала: – О вынужденном притворстве! О подозрениях и обвинениях! О вечной необходимости оправдываться!
Томас схватил меня за руку. Я вырвалась, отскочила. Нечего ко мне притрагиваться. Не желаю его любить. Не желаю зависеть от него. Домой хочу, домой!
– Я – Энн Галлахер, но другая! Не вдова Деклана Галлахера! Я – не она!
– А кто же ты? Кто? Я устал от этой игры, Энни! – Томас заступил мне дорогу. – Как тебя понимать? Ты спрашиваешь о вещах, которые должны быть тебе известны. О Деклане практически не упоминаешь. Об Ирландии, о борьбе – тоже. А ведь это были главные темы наших разговоров. Через раз мне кажется, что ты пришла из другого мира. Ты очень сильно изменилась, Энни. Ощущение, будто я не знал тебя раньше. Будто впервые вижу. Но, Господь свидетель, мне нравится эта новая Энн Галлахер.
Нетерпеливым жестом Томас отер веки.
– Самое странное – твое отношение к Оэну. Ты в нем души не чаешь. Стоит мне увериться, что ты – не Энн, я замечаю, какими глазами ты смотришь на Оэна, и называю себя сумасшедшим, ибо нельзя, невозможно сыграть любовь к чужому ребенку. И все-таки с тобой что-то случилось. Ты не прежняя. Что это было? Откройся, или я сойду с ума.
– Прости, Томас! Ты прав. Я – не та Энн Галлахер. Той женщины больше нет.
– Не говори так! – взмолился Томас.
Теперь он глядел на небо, словно просил толику терпения у самого Господа Бога. Он даже в волосы себе вцепился – вот-вот рвать начнет, как в классической трагедии. Отшатнулся от меня, сделал несколько шагов к вожделенному особняку, что слабо мерцал сквозь ливень, насмехаясь над нами – парой промокших бродяг. За шторой возникла тень, и Томас замер, уставился на четырехугольник жидкого света.
– Кто-то нас опередил. Кто-то проник в дом. Господи, дай мне сил! Мик, так тебя и так! Нашел время!
Последние две фразы были добавлены полушепотом, но я-то расслышала. Томас очутился подле меня, привлек к себе, несмотря на все подозрения. Тут-то я и не выдержала.
Я повисла у него на шее, уткнулась ему в грудь; я вцепилась в него, а заодно и в краткое мгновение, дарованное нам, чтобы вскорости быть отнятым. Дождь утихал, теперь уже не струи, а отдельные капли падали на мостовую, отстукивая время. Томас не стоял истуканом. Я ощущала тепло его губ на темечке, он обнял меня, и мое имя вырвалось из его гортани подобно стону.
– Энн, девочка моя! Что же мне с тобой делать?
– Томас, я тебя люблю. Ты ведь этого не забудешь, правда? Когда всё для нас кончится, я ведь останусь в твоей памяти? Никогда я не встречала человека лучше, чем ты!
Если в остальное не верит, билось в мозгу, так пусть поверит хотя бы в мою любовь.
Томаса затрясло. Он крепче стиснул меня в объятиях. Отчаяние двигало им. Я, наоборот, разжала кольцо рук – правда, не сразу. Я медлила еще целый дивный миг, а потом мои руки бессильно упали, я попыталась отстраниться. Только теперь уже Томас цеплялся за меня.
– Судя по силуэту за шторой, в моем доме находится Мик. И он, Энн, определенно подступит к тебе с целым рядом вопросов, – заговорил Томас. В голосе сквозила усталость. – Ну что, будем стучаться? Или лучше не надо?
Я подняла глаза. Лицо Томаса было нечетким за линзами моих слез.
– Обещаю ответить на все ТВОИ вопросы. А ты, Томас, обещай, что поверишь мне.
– Нет, этого я гарантировать не могу, – честно признался Томас. Впрочем, корка отчаяния уже была пробита, и дождь смывал последние ее фрагменты. Новый Томас – готовый принять любое объяснение, готовый даже вовсе обойтись без объяснений, проступал под этой коркой.
– Я тебе другое обещаю, Энн. Что бы ты ни сказала, я на твоей стороне. Я сумею тебя защитить. Не отвернусь от тебя.
– Тогда, на озере, меня ранил не кто иной, как Лиам Галлахер, – выпалила я.
Данный факт, напрямую связанный с эпохой Томаса, внушал мне наибольшие опасения. То, что казалось диким американке, встретившей зарю двадцать первого века, для ирландцев накануне Гражданской войны могло иметь (и, скорее всего, имело) вполне логичное объяснение.
В первую секунду Томас окаменел. Затем его ладони взлетели к моим щекам. Жестом одновременно властным и бережным он зафиксировал мое лицо, чтобы вглядеться в мои глаза – не скрывается ли в них ложь? Через мгновение, явно удовлетворенный увиденным, Томас кивнул. Не поинтересовался, чем я не угодила Лиаму. Не потребовал подробностей. Принял мой ответ, только уточнил просительно:
– Ты ведь всё мне расскажешь, Энн? И Мику тоже?
– Да, – выдохнула я, готовая капитулировать. – Но рассказ… займет немало времени.
– Тогда продолжим в тепле и сухости.
Томас обнял меня и повлек к дому, который всё так же дразнил приглушенным светом. У крыльца Томас остановился, велел подождать. Поднялся по ступеням, отбил на собственной двери тайный код – и дверь распахнулась.
* * *
Увидев нас, Майкл Коллинз без лишних слов указал на лестницу.
– Обсушитесь сперва. Потом разговаривать будем. Джо камин разжег, миссис Клири оставила хлеб и пастуший пирог. Мы уже угостились, но и вам хватит червячка заморить. Ночка-то выдалась – не приведи Господь.
Дублинскую экономку Томаса звали миссис Клири, а Джо, по фамилии О'Рейли, был правой рукой Майкла Коллинза. Сейчас Джо молча хлопал глазами. То обстоятельство, что Майкл в чужом доме распоряжается по-хозяйски, явно его впечатлило. Мне, впрочем, уговоров не понадобилось. Чвакая разбухшими туфлями и клацая зубами, я метнулась в комнату, которую отвел мне Томас, где сбросила его сюртук и не без труда стащила мокрое до нитки красное платье. Хорошо бы Мэгги О'Тул смогла реанимировать мой наряд; наверно, сможет – вывела ведь она кровавые пятна с темно-синего капота. Хотя тут задачка посложнее. Платье выпачкано сажей и воняет дымом. Впрочем, как и мои волосы, да, кажется, и всё тело. Я набросила капот и проскользнула в ванную, где долго полоскалась в горячей воде, не жалея ни мыла, ни усилий и рассуждая примерно так: если Майкл Коллинз недоволен моим столь долгим отсутствием – это его проблемы. Когда я наконец спустилась в столовую, мои волосы были еще сыроваты, зато сама я вполне согрелась и избавилась от мерзкого запаха копоти. Трое мужчин, что вели оживленную дискуссию, близко подавшись друг к другу над столом, замолчали, услыхав мои шаги.
