— У тебя что-то с запястьем? — наконец, спросил колдун, словно мы по-дружески прогуливались поздним вечером. — Ты который день его бережёшь.
— Да, — я спрятала руку в карман. — Растяжение. Кажется.
В ушах отчётливо прозвучал треск сустава: не то моего, не то того излишне общительного амбала в баре.
— Дай.
Не дожидаясь согласия, он сам задрал рукав огромной дутой куртки. Почему-то вдруг стало стыдно. За дырку на манжете пуховика, за его несуразность и смешной детский фасон, за отсутствие изящных кружевных перчаток, как у Евдокии Абрамовны, за обгрызенные ногти. Но Кирилл, кажется, этого не замечал. То ли я успела донельзя замёрзнуть без перчаток, то ли его ледяная кожа вовсе не так уж холодна. Но это прикосновение почему-то стало тёплым. Кир деловито погладил кисть, нашёл надорванную мышцу, осторожно прощупал.
— Ты что делаешь? — горло перехватило не меньше, чем когда этот же мужчина пытался меня придушить. Буквально.
— Стой здесь.
В маленьком городе есть лишь два необходимых круглосуточных заведения: аптека и пивнушка. Благо, спутник скрылся в первом. Совсем ненадолго, на пару минут, в течение которых мне почему-то и в голову не пришло ускориться, чтобы успеть на троллейбус, величаво покачивающийся чуть впереди. На запястье лёг эластичный бинт.
— Растяжение, — пояснил шеф. — И не мешало бы начать его лечить пару дней назад.
— Ты что делаешь? — повторила я. Да мне никто не поверит! Холодный, хмурый, молчаливый босс о ком-то… заботится?
Холодный и хмурый справедливо рассудил, что вопрос не о перематывании травмированной конечности.
— Провожаю тебя домой. Из-за моей вспышки ты просидела на работе допоздна, а я не могу отправить девушку ночью в одиночестве, — в этот раз он совершенно точно улыбнулся. Шаловливо, неуклюже и искренне: — Даже если она способна раскидать обидчиков одной левой. Раз уж правая не функционирует.
Может ему просто лень утилизировать труп? Заведёт в квартиру, тюкнет по маковке, чтоб лишнего не спрашивала, — и поминай как звали. Коллеги подтвердят, что мы с Киром почти не общались, делить нам нечего, да и конфликтов, если исключить магический конфуз, не имели. Что происходит вообще?! Почему он то и дело бросает на меня взгляды из-под лохматой чёлки и молчит, как партизан?!
Я несколько раз набирала в грудь воздуха, но так и не смогла выдавить вразумительную фразу. И это никак не связано с колотящимся о рёбра сердцем!
«Поосторожнее, девочка. Не думай, что это дружеский совет, но не доверяй ему», — натянутая струна напряжена меньше, чем Нели. Она замерла, спрятавшись за занавеской моего лица, и боялась шелохнуться.
Тогда убеди меня довериться тебе, Нели. Пока с вами обоими одинаково неспокойно.
— … не расслабиться, — закончил Кир.
— Что? Прости, я задумалась.
— Я говорю, на таможне столько работы, что невозможно расслабиться. Не помню, когда последний раз просто гулял по вечерним улицам.
Как мы успели добраться до знакомой многоэтажки, я не поняла. Время словно сжалось тугой пружиной, а потом — хоп! — и оказалось, что едва ли не половину города мы прошли пешком, в тишине и, что самое странное, без малейшего неудобства. Если не считать мыслей о моём планирующимся убийстве. Говорят, дорога становится короче за хорошей беседой. Но, как выяснилось, за хорошим молчанием она исчезает вовсе.
Детская площадка сюрреалистично поблескивала отсыревшими монстрами, в которых тьма превращала горки, паучки и качели. Они щерились на поздних прохожих, тянули тощие металлические лапы, скрипуче рычали друг на дружку. Ночь — их время. Можно не притворяться бездыханными статуями, не катать на костлявых спинах верещащих детишек, не подставлять покорно бока с облупившейся краской под неугомонные ступни. Ночью можно показать зубы, а то и проглотить, переварить в вязком пузе песочницы замёрзших, нахохлившихся и потерявших направление пьянчужек. Парочка таких как раз сидела к нам боком. Один, смирившись с участью и будущей простудой, прикорнул на мокрой скамейке, укрывшись пакетиком из продуктового. Второй сидел рядом, засунув озябшие руки в рукава косухи, нахохлившись, как облезлый петух.
— Дэн?
Второй пьянчужка оказался более чем трезвым, но зато замёрзшим, злым и готовым к разборкам.
Глава 10. Немного огня
— Пафнутий, смотри, кто идёт! — Дэн с некоторым трудом усадил пропитавшегося духом перегара мужика и помахал нам его рукой. Та безвольно обвисла, стоило её отпустить, мужик снова начал заваливаться, но рыжий по-дружески перехватил его. — А мы с Пафнутием… Ты же Пафнутий, нет? Молчишь? Вот всё время молчишь. Хреновый ты собеседник! Значит, будешь Пафнутием. В наказание. Так вот, сидим мы тут с Пафнутием, за жизнь беседуем. Добрым словом поминаем ту старую гадину, которая выгнала нас обоих из подъезда…
В ближайшем к площадке окне показался разукрашенный зелёной маской лик Евдокии Абрамовны:
— И выгоню ещё раз, господа! Взашей, господа, веником! И не посмотрю, что я леди! — достаточно громко, но всё же не опускаясь до вопля сообщила старушка.
— Шпионит! — поднял палец караульный.
— Бдит! — поправила старшая по подъезду.
— То-то я смотрю, пованивает! А это карга бдит! Карга, бдите в специально отведённом для этого месте!
— Дэн, — остановила я приятеля, пока тот, сам того не осознавая, не вырыл себе настолько глубокую могилу, что из неё бы и Ума Турман не выбралась. — Не хами Евдокие Абрамовне…
— Чревато! — подтвердила пенсионерка.
— И что ты здесь вообще делаешь?
Рыжий внимательно огляделся, стукнул кулаком по скамейке, прислушался, пихнул в бок соседа (тот в ответ невразумительно попросил томатного сока и котят):
— Завожу полезные знакомства, — констатировал парень, для убедительности кивнув головой пьянчужки.
— Му-у-у-у! — подтвердил условный Пафнутий.
— Нашёл своё призвание, Галвин? И компанию, смотрю, под стать подобрал.
Кир остановился чуть позади, не мешая мне приблизиться к Дэну, но почему-то и не отходил.
— Ты Пафнутия не обижай. Пафнутий, между прочим, доктор филологических наук и чемпион области по шахматам!
— Такой же чемпион, как ты — гордость ковена?
Я попыталась разрядить обстановку:
— Вообще-то, дядя Толик правда чемпион. Не по шахматам, правда, а по шашкам. И доктор филологических наук тоже. На вынужденной пенсии.
— У-у-у! — вскинулся дядя Толик, неопределённо погрозив окнам третьего этажа, мигающим синими лампочками.
— А ещё он ложки из дерева вырезает на продажу. Ручная работа! Есть ими, правда, неудобно, — о том, что вышеупомянутых ложек в моей коллекции собралась уже целая дюжина, я предпочла умолчать. Ну кто откажет хорошему человеку и не купит лишнюю поделку?
