Старушка ловко крутанула оружие в одной руке, останавливая меня выразительным жестом второй:
— Сонечка, к тебе я не имею никаких претензий! Ты хорошая тихая девочка. А вот вам, молодые люди, должно быть стыдно! — указующий перст сходу нашёл залёгших в укрытиях колдунов. Те выглянули и вышли с повинной. — Не хочу вас обидеть, — начала Евдокия Абрамовна, но узнала Дэна и быстренько исправилась: — Хотя нет, вас я как раз обидеть хочу! Заставить меня варить компот?! Меня?! Да будет вам известно, что Евдокия Абрамовна уже лет тридцать как не готовила! Эти руки для поцелуев, а не для кухни! И вообще, с момента вашего появления в жизни нашей Сонечки у девочки ни одного спокойного вечера! Если так пойдёт и дальше, я вас не только из подъезда выгоню…
— Фа я фам уфёл! Фуфно фам фыло! — обиделся Дэн.
— Но ещё и прослежу, чтобы вы к нашей девочке близко не подходили, — невозмутимо продолжила она. — Сонечка добрая, милая и трудолюбивая. Как золушка. А каждой золушке, молодые люди, нужна добрая фея. У меня и волшебная палочка есть, — старушка выразительно стукнула битой по кастрюльке. Из недр посуды булькнуло.
Я не решилась влезать в разговор: когда волшебная палочка твоей крёстной — это бейсбольная бита, лучше не оспаривать её статус.
— Я вас понял, уважаемая, — безропотно согласился Кир, первым подходя к выбывшему из строя заключённому, чтобы закончить начатое и венуть беглеца под замок.
— Что, молодой человек, язык проглотили? Вы заказывали компот? — поманила старушка рыжего. Хотели? Ну так вот он, — она пнула кастрюльку, от чего с неё съехала крышка. Назвать содержимое компотом не поворачивался язык: сухофрукты вперемешку с орехами и хлопьями овсянки, в которую, видимо, изначально и были добавлены, залитые кипятком из-под крана. Но магический приказ Дэна не уточнял качество блюда, так что, видимо, кулинарных способностей старушки оказалось достаточно. Она мстительно поймала рыжего за рукав: — Ну так угощайтесь!
— Ффафибо, я поуфынал, — выкрутился он и предложил, уже не надеясь, что колдовство сработает: — Фли бы фы, а?
— Леди, молодой человек, никогда не идут туда, куда посылают! — с достоинством сообщила старушка. — Исключительно туда, куда захотят сами!
Вот только зря мы решили, что проблемы на этой позитивной ноте закончились. Дядя Толик, то есть, заключённый Иммануил оказался живуч и упрям. Он приподнялся, недоумённо посмотрел на отекающую физиономию Дэна, лохматого Кира, Евдокию Абрамовну с битой наперевес и заключил, поражаясь собственному выводу:
— Да вы все здесь сумасшедшие! Чтобы меня победили какие-то психи?! Нет уж! Убью вас всех. Вы все умрёте!
Он набрал в грудь так много воздуха, что слегка посинел. Начал кричать тихо, но быстро увеличивал обороты. Кирилл наклонился и сощурился, точно сопротивлялся ветру, Ден схватился за челюсть, опасаясь, что её снесёт отдельно от остального туловища, я присела на корточки, закрываясь воротником объёмной куртки, но и сквозь него вопль долбился в барабанные перепонки, мешая слышать собственные мысли.
Неужели нам всё-таки придётся его убить?
— Значит, умру молодой и красивой! — заявила Евдокия Абрамовна и, ухватившись за биту двумя руками, опустила её на голову крикуна.
— Это решительно пора заканчивать. Простите, уважаемая, но, думаю, на своём веку вы видели и не такое, — Кирилл за волосы приподнял голову дяди Толика, будто собирался перерезать ему шею, кивнул рыжему: — Дэн, тару.
Тот понимающе выплеснул компот и подпихнул кастрюлю. Оказалось, что вырвать душу не так уж и сложно. Каких-то полминуты в тишине и сосредоточенный, напряжённый Кир извлёк из горла дяди Толика съёжившийся светящийся комочек. Нели болезненно сжалась, заставив задрожать и меня.
Это так легко. Так просто. Полминуты — и вся суть, вся сила, воспоминания и чувства отделяются от тела, чтобы навечно быть запертыми… ну, в нашем случае, в кастрюле из-под компота.
— Да, — сохраняя видимость спокойствия, подтвердила Евдокия Абрамовна. — Я на своём веку видела и не такое. Но я сейчас всё равно упаду в обморок и, будьте так любезны, приводите меня в себя не пошлым нашатырём, а нюхательной солью. Флакончик на груди. И не забудьте вернуть кастрюлю. Помытую!
После чего пенсионерка театрально приложила запястье ко лбу и рухнула на меня.
Приводить в себя Киру и Дэну пришлось уже нас обеих.
Глава 12. Чужестранка
Они мелькали за стеклом, отражаясь в очках. Потерянные светлячки фонарей, тёплые огни в квадратах рам, в которых, зевая и отключаясь на ходу, колыхались незнакомые тени. Свет множился, разбиваясь на миллиарды искр в дождевых каплях, падал на асфальт, тонул в лужах и снова рождался, чтобы, отразившись от дрожащей рябью поверхности, взлететь и стать частью золотого потока, тонущего во мраке холодного осеннего утра.
В наушниках гудела чужая, незнакомая музыка. Совсем не та, которую хотелось услышать. А какая — та? Кто бы знал! Я прижалась лбом к холодному окну и стукнулась, когда троллейбус резко свернул на кольцо и подпрыгнул, выбираясь из ямки.
Я снова и снова возвращаюсь туда. В место, где мне не слишком-то рады, где для меня нет дела, где я лишь бегаю туда-сюда с кипой бумаг, одинаково скучных независимо от того, оформляются ли они в магической конторе или в обычной.
Но я снова и снова возвращаюсь.
«Так не нужно, — прошептала Нели доставучим голоском, убеждающим проспать зов будильника. — Нам там никто не рад. Прекрати это. Разорви никому не нужную связь. Давай вместе освободимся от прошлого»
И что же? Сбежать? Кир не оставит нас в покое. Стоит ему вспомнить о ведьме, спрятавшейся где-то внутри новой сотрудницы, его лицо становится пустым, как у мертвеца. Черты сглаживаются, намёк на неуклюжую, мальчишескую улыбку, которую он подарил мне во время странной тихой прогулки, бесследно исчезает. Он становится палачом, а не… не кем-то, о ком можно думать, рассматривая съёжившиеся от холодного дождя фонари.
«Его это тоже мучает. Брось всё. Освободи его. Меня. Всех нас. Просто отпусти прошлое за нас обоих».
И остаться с тобой наедине? Запертыми в одном больном мозгу? Сходить с ума годы и годы до тех пор, пока не поверю, что ты — лишь плод воображения? Внутренний голос, раздвоение личности? Ты правда хочешь этого?
В окне отразились чужие напряжённые губы, искривлённые горечью:
«Я просто хочу, чтобы пытка закончилась. Камень разбился, но я так и осталась в тюрьме. Ты стала лучшей версией заключения, малышка, и даже не осознаёшь этого»
Неправда! Это ты пытаешь меня. Кричишь, просыпаясь от наших общих кошмаров, стряхиваешь с моей кожи свой пепел, согреваешь в горячей ванне моё тело от холода, который истязает тебя! Это ты палач, а не я!
Фары встречной машины пронзили отражение высокомерной бледной женщины. Видит ли её кто-то, кроме меня? Или дремлющему над дешёвым детективом соседу стекло показывает лишь задумчивую кучерявую блондиночку в дурацких круглых очках? Способны ли мы с Нели разделиться или сплелись, как пряди косы? Наверное, я могла бы раствориться в ней, как крохотный ручеёк, впадающий в бурную реку.
