Он спал на спине, без повязки, но полностью одетый. Даже плащ не стянул. Бледный — еще бледнее, чем ночью. Я долго рассматривала его лицо с расстояния шага, но решилась, наверное, до того, как явилась сюда. Прокляну мысленно. Если не сработает, а он проснется, то скажу, что пришла извиниться… Хотя нет, не поверит. Я пришла сказать, что ненавижу его еще сильнее, хотя еще вчера это казалось невозможным. Вот такое объяснение его должно только рассмешить.
В голове слова пыталась произнести как можно отчетливее: «Проклинаю тебя, Ринсен Ройд».
Чуть склонилась, чтобы не пропустить изменения. Но неожиданно он улыбнулся — устало и искренне. Даже глаза не открыл.
— Я слаб не до такой степени. И эн-Ройд, — поправил он. — Эн — это приставка к фамилии по названию провинции, где я родился. Попробуй еще раз.
Я нервно сглотнула, сжала кулаки и выкрикнула:
— Проклинаю тебя, Ринсен эн-Ройд!
Он медленно всей грудью вдохнул, после чего открыл глаза и перевел взгляд на меня, продолжая улыбаться.
— Да, возможно, мне теперь грозит несварение. Но твоей магии явно недостаточно, чтобы пронять меня до костей. Я уже говорил, что самое странное в тебе, Катя?
Я почему-то не волновалась.
— Во мне нет ничего странного, айх.
— Есть. Желание оставить за собой последнее слово, несмотря на издержки. Это даже не храбрость, это почти безумие. У тебя самооценка айха. Мне нравятся такие люди. Ложись рядом. Я сейчас не в том состоянии, чтобы скакать по замку, но готов отвечать на вопросы.
— На вопросы? — нахмурилась я. — Какие? Например, почему вы убили Арлу? Или почему человеку с таким жестоким сердцем дан этот статус? Или зачем вашей Богине человеческие жертвы?
Он тихо рассмеялся и снова закрыл глаза. Приподнял руку и провел указательным пальцем в воздухе круг. Меня швырнуло с места через него, со вскриком я приземлилась на вторую сторону кровати. Наверное, если вскочу на ноги, то снова окажусь на этом месте. Потому пока замерла, удивляясь, что он отвечает:
— Сначала про статус. Он мой, потому что нет никого другого, способного ступить за край в случае необходимости.
— О чем вы?
— Об Арле и обо всем сразу. Уже Ноттен заметил, что в этом году ритуал проходил намного сложнее, чем раньше — его почти всего высосало, но он вовремя вызвал меня, и я поделился своим резервом. Во вторую ночь тоже все шло не по плану, обычно она наедалась двумя-тремя жертвами. На этот раз ей не хватило и пятерых. Прекратить это можно было только одним способом — принести в жертву человека, который лично мне небезразличен. Это очень сильно добавляет жертве ценности. Клянусь, я шел за тобой и понятия не имел, что уже там откроются варианты. Скиран и Корэлла не подходили, я даже притвориться бы не смог, что мне не плевать на них. Но Арла была ценна и тем, что ты вкладывала в нее ценность — сколько бы магии в тебе ни было, но это тоже помогло.
Я так сильно удивилась, что подалась немного к нему.
— Вы хотите сказать, что Арла была вам небезразлична?
— Странный вопрос. Или ты видела женщин красивее? А ее глупость меня никогда всерьез не раздражала. Наоборот, она делала ее чувства ко мне до примитива искренними. Помнишь, ты кричала, что никто меня не любит? Если кто и был ближе всех, то именно Арла.
Голова упала на подушку. Я лежала и молчала, не в силах совладать с противоречивыми эмоциями. Но радовалась уже тому, что хоть какие-то объяснения получаю. Следовательно, надо спрашивать. Но вопросов было столько, что я никак не могла выбрать первоочередные.
И вдруг он заговорил сам — уже без улыбки, но не меняя позы и не открывая глаз:
— «Ройд» с древнего языка переводится как «кузнец», мне это все еще кажется очень забавным. Хотя вряд ли мой отец, выбирая себе занятие, знал об этом значении. Мать была обычной крестьянкой. Я родился третьим их сыном в глухой деревне, где на все дворы и десяти монет бы не наскребли.
Я вообще окаменела. Затянувшуюся паузу не хотела прерывать никаким замечанием или вопросом, который отбил бы у него желание сказать что-нибудь еще. И через несколько секунд он продолжил:
— Даже лекарей своих не было, ни одного мага на день пути вокруг. Потому мать считала чудом, что я не помер в младенчестве — уж очень слабым уродился. Представляешь, в семье кузнеца тщедушный сын, который постоянно выглядел так, будто сейчас свалится с ног? Но родители меня очень любили и поддерживали, как умели. Попросили соседа обучить основам грамоты, потеряв надежду, что я когда-нибудь смогу поднять кузнечный молот. Почему ты не спрашиваешь, зачем я всё это тебе рассказываю?
— Чтобы вы не перестали рассказывать, — я не медлила с ответом.
— Не перестану, раз уж решил.
— Тогда почему?
Снова длинная пауза.
— Потому что так и не разобрался в истории появления твоей магии. Может, тебя подтолкнет моя? Или я делаю ставку на то, что сложно ненавидеть, когда лучше понимаешь.
Я продолжила его же объяснение:
— Или вам все-таки тоскливо. Из-за Арлы. А когда человеку тоскливо, он хочет говорить — иногда без разницы с кем, лишь бы слушали.
Улыбка проскользнула всего на секунду. Он не стал отрицать или соглашаться, а просто вернулся к тому месту, на котором прервался:
— Мне было пять, а чтение давалось невероятно легко. Настолько, что старый сосед заподозрил какую-то сверхъестественную силу — стоило мне раз показать письменный знак, чтобы я запомнил. Буквально через несколько уроков читал на уровне взрослого человека, иногда даже не понимая смысла написанного. Меня окружали бедные и малообразованные люди, они увидели какой-то дар чтеца, а во всей деревне нашлись только детские сказки и романтические истории. Они несли книги к нам в дом и умилялись — уверен, я выглядел умилительно. А у меня включилась какая-то жажда: еще, еще, еще. Через время, когда я осилил всё, начал просить отца купить в городе другую литературу — любую другую. Но денег на это не было, потому отец иногда просто одалживал книги в соседних селах, уже на полном серьезе считая, что его необыкновенного сына ждет блестящее будущее в столице. Говорил с гордостью матери, что когда-нибудь я сумею стать ученым или библиотекарем. А она только смеялась… Но на самом деле просто боялась об этом мечтать.
Ринс отвлекся и потер рукой закрытые глаза. Но мне не пришлось торопить — он продолжил сам:
— Через некоторое время начали происходить странности: отец побил маму, с которой раньше даже не ссорился, старший брат вообще ни с того ни с сего переехал жить к сельской шлюхе. Но это были только эпизоды. Никто не придал им значения, ведь срывы со всяким случаются. А мне было пять лет, я уж точно никаких выводов не делал, вовремя прячась и пережидая короткие бури. Заинтересовался мною заезжий лекарь. Он долго рассматривал мои глаза, но тогда они были темно-карими — в точности, как у южанки-матери, такое там не редкость. А потом начал отчаянно советовать отвести меня в орден и показать магам: мало ли, не обнаружится ли в чаде росток черной магии. Родители перепугались, но знали, что обязаны это сделать. Они до самого утра обсуждали с лекарем все возможности, спрашивали совета, и тот старался их успокоить — рассказывал, что даже в самом худшем случае меня лишат глаз, об этой боли я быстро забуду, но потом научусь ориентироваться без зрения. Лекарь все причитал про книги и чтение, ужасался моему стремлению проглотить любой текст, что прежде других только умиляло, его прямо зациклило на этом. Конечно, я подслушивал, а уже в ту пору отличался исключительной памятью, потому хоть сейчас смогу воспроизвести многие его фразы почти дословно.
