— Спи. Ты ведь хотела спать.
Я улеглась, наконец-то забравшись под одеяло. Итак, Ринс не догадался, что с моей стороны клятва уже не работает — я могу ему врать и не страдать от расстояния. Возможно, айху просто в голову пока не пришло проверять именно этот пункт, не до того сейчас. Это дает мне некоторую свободу действий. И время — чтобы разобраться, как поступить с этой самой свободой.
Наверняка я знала лишь одно: Ринс положением Богини не проникнется. Можно попробовать достучаться до Ноттена, но Ринс тут же найдет для того десять доводов сверху — и Ноттен смирится, как мирился до сих пор с «необходимыми жертвами» ради всеобщего блага. Зато если черный айх заподозрит меня в лояльности по отношению к затворнице, то обезопасит привычный мир любым способом. Я ему дорога — как угодно можно трактовать его признания, но симпатия ко мне в нем есть — и он уже жертвовал дорогими людьми. Придется снова — сделает снова. Он, в своей кромешной расчетливости, в некоторых вопросах до банальности предсказуем.
Уверена, за мной теперь и присматривать будут куда тщательнее. На случай, если Богине вновь приспичит меня вызвать предыдущим способом. Или еще что-нибудь сотворить моими руками: она смогла завладеть моим телом всего лишь на секунду, и этим принесла немало хлопот. Секунда — достаточный промежуток времени, если знаешь что именно нужно делать. Я не верила, что она так поступит, — незачем было отпускать, раз делалась ставка на манипуляции. Проще было заставить меня дать согласие на месте. Богиня, насколько хватает моего разумения, сделала другую ставку: зародить во мне сомнения, которые и повернут меня в сторону помощи. Любое насилие — и я сорвусь с крючка. Либо одно, либо другое, а она уже выбрала другое. Если я хоть что-нибудь понимаю в божественной логике, конечно. Но проблема в том, что мое мнение на этот счет не имеет никакого значения, — важно лишь то, как кажется со стороны. Пока следует затаиться и выиграть период на раздумья — и он зависит от времени, за которое Ринс разглядит отсутствие знака.
Глава 35
Но я упустила из вида один фактор, который и стал решающим. Ринс вернулся поздно ночью, я тщательно изображала крепкий сон. Он почти бесшумно прошел в ванную комнату, и уже на выходе я поняла, что именно не учла: Ринс снял повязку, уничтожая все пространство вокруг знакомым фоном. Я, освобожденная от его приказов и невозможности лгать, попросту позабыла, как раньше ощущала себя в его присутствии: желание сдавило виски, а в животе засосало от представления, как влага стекает по его телу, не до конца высушенная полотенцем. Изображать сон уже не получалось. Я заелозила, нервно сглотнула и попыталась сосредоточиться: мне как-то раньше удавалось отстраняться от навязанной страсти. Я выдам себя, если обозначу ее возвращение.
— Не спишь, или я разбудил?
Ринс лег рядом, едва колыхнув поверхность постели. От этой слабой волны мурашки побежали по всему телу. Почти неконтролируемо я пододвинулась ближе, коснулась обнаженного плеча, содрогнулась от нового наплыва ощущений и зажмурилась еще сильнее. Как я раньше сопротивлялась, за что хваталась в сознании?
— Что ты делаешь? — его голос стал приглушеннее.
Моей выдержки хватило только на то, чтобы соврать:
— Я думала, что умру, айх. И слишком сильно хотела вернуться. К вам. Теперь я здесь, остальное кажется уже не таким важным.
Он перекатился за мгновение и навис сверху, но не спешил сокращать последнюю дистанцию. Томление рухнуло сверху, как театральный занавес, мы оба ощутили его тяжесть. Но Ринс удержался в той же позиции, чтобы поинтересоваться — надо же, ему всегда хватает иронии:
— Сама провоцируешь близость? Без приказа?
— Сама, — в этой правде была и ложь, но ложь необходимая, оттягивающая неизбежную развязку. — Или мне подобное непозволительно? Я так и не поняла суть своего нового статуса.
— Смирилась? Или путешествие к Богине повредило твой разум?
Да что же он делает — изображает, что мой порыв ему неинтересен? Так вижу же, как в черноте заплескалось знакомое пламя. Проверяет? Хочет более откровенных признаний? Вместо ответа я потянулась к его губам, не в силах больше держаться. Наверное, мое поведение выглядело подозрительным. Еще подозрительнее будет оно выглядеть утром, когда я снова поддамся его фону и не смогу удержать себя в руках. Времени мало — меньше, чем казалось пару часов назад.
Ринс на поцелуй ответил. Погрузившись в долгожданное наслаждение, я вздрогнула от неожиданного касания уже голых тел. Скорее всего, он избавил нас от одежды магией, решив не отвлекаться на это. Стало еще сложнее выносить ожидание. Напрягшиеся соски заскользили по обнаженной мужской груди, отчего я застонала. В этом состоянии скрывать возбуждение не получалось — я каждой своей реакцией выражала не просто согласие, а готовность на что угодно. Вряд ли Ринс этого не замечает и не додумается проверить знак, как только сможет от меня отстраниться. Времени меньше, чем казалось пару минут назад.
Жаль, что Ринс искушен в интимной близости до рефлекторных действий — не поддается возбуждению без остатка. Уловив мои слишком яростные порывы, отстранился, наблюдая за лицом. Конечно, я тут же потянулась за ним, почти яростно вонзая пальцы в плечи. Зашипела, заизвивалась, когда он не поддался. Мозг окончательно затопило только похотью — ни одной мысли кроме.
— Ринсен, я хочу тебя. Сколько можно… Хочу… Пожалуйста!
— Я не приказывал тебе испытывать такую страсть.
— Да какая уже разница?
— Есть разница. Она — твоя, или это что-то другое?
— Моя, — я и сама не поверила собственному хрипу.
Он многозначительно усмехнулся. Времени меньше, чем казалось пару секунд назад.
Ринс зачем-то положил мне ладонь на горло и вдруг перенес нас обоих к стене. Впечатал всем телом в холодную поверхность, подхватил другой рукой под бедро и дернул вверх. Вошел одним болезненным толчком — вероятно, грубостью решил удостовериться окончательно. Но я лишь скулила, сжималась на члене, до слез в глазах хотела еще — как можно резче и сильнее. И он удовлетворял эту прихоть, забыв вообще о всякой нежности. Мне сил хватало лишь на то, чтобы приоткрывать глаза, улавливать растущую черноту его взгляда и снова проваливаться в себя. Страсть, без шелухи и лишних эмоций, подобна сносящему с ног ветру — всерьез можно воспринимать только ее, а остальное перестает иметь значение.
Я поняла, что вцепилась зубами в его плечо, лишь когда он рывком меня оторвал. Развернул от себя, вошел сзади и просто продолжил — это нельзя было назвать «занятием любовью», мужчина меня трахал, объезжал, обуздывал, наказывал или доказывал. Не мне, возможно. Себе. И уже во второй раз уловил, что я близка к оргазму, потому внезапно отстранился, насладился недовольным стоном. Почти издевательски начал отходить к кровати, а я, как наркоман за дозой, тянулась за ним. Упал на кровать расслабленно, легко, ожидающе.
— Итак, клятва больше не перекрывает фон, — констатировал совсем спокойно. — Богиня смогла ее отменить? Она мудра — угадала самое главное твое желание. И за какую же услугу, Кать? И почему ты вернулась, раз могла не возвращаться?
