Люди, которые занимаются творчеством, отлично об этом знают. Они понимают, что весь мир — это «незнакомцы с конфетами». Умеют сказать «нет» и справиться с последствиями. Чарльз Диккенс в отказе на приглашение другу писал:
Люди постоянно говорят мне «лишь полчаса», «это всего один день», «только вечер», но они не знают, что невозможно порой приказать себе отвлечься строго на установленный промежуток в пять минут или что одни мысли о предстоящей встрече могут волновать разум весь день. Тот, кто предан искусству, должен смириться с необходимостью полностью посвятить себя ему и расценивать это как награду. Я буду опечален, если ты воспримешь это как нежелание увидеть тебя, но ничего не могу поделать. Я обязан продолжать свой путь во что бы то ни стало126.
Из-за отказов другие люди называют нас отчужденными, скучными, грубыми, недружелюбными, эгоистичными, необщительными, равнодушными, одинокими и награждают еще целым арсеналом оскорблений.
4
А теперь вымойте руки
Неудача обычно сопровождается неприятием.
В 1846 году множество женщин и младенцев погибли при родах в Вене. Причиной смерти стал послеродовой сепсис — медленно развивающееся смертельное заболевание. При центральном клиническом госпитале города было два роддома. Женщины и новорожденные умирали только в одном из них. Роженицы ждали у дверей больницы, умоляя, чтобы их не увозили в смертельно опасную клинику, а если им отказывали, рожали прямо на улице. И после уличных родов выживали больше младенцев и женщин, чем в том роддоме. Все смертельные случаи произошли по вине докторов. В другой же клинике роды принимали акушерки.
Центральный госпиталь также был университетской клиникой, где доктора обучались своему ремеслу, вскрывая трупы. Один из докторов, венгерский акушер Игнац Земмельвейс, задумался: не передается ли каким-то образом послеродовой сепсис от трупов к рожающим. Большинство коллег сочли его вопрос несообразным. К примеру, Карл Леви, датский акушер, писал, что «точка зрения Земмельвейса слишком неясно сформулирована, его наблюдения чересчур несистемны, а сам он очень неопытен, чтобы добиться настоящих научных результатов». Леви раздражало, что работа коллеги не подкреплена теорией. Акушер предполагал, что некий биологический материал переносится из морга в палаты с роженицами, но не знал точно — что именно. Леви счел это неудовлетворительным с «научной точки зрения».
Однако с клинической точки зрения у Земмельвейса было достаточно убедительных доказательств его гипотезы127. Во времена, когда доктора не мыли руки при входе в операционную или выходе из нее и так гордились кровавыми пятнами на своих халатах, что не стирали их, акушер убедил их мыть руки перед тем, как принимать роды, и это моментально дало эффект. В апреле 1847 года в смертоносном роддоме при Центральной больнице Вены во время родов скончались 57 женщин, что составило 18% от всех пациентов. В середине мая Земмельвейс ввел обязательное мытье рук. В июне погибли 6 женщин: уровень смертности сократился до 2% и совпал с показателями второго роддома, в котором не было таких проблем. Далее эти цифры не изменялись, а в некоторые месяцы такие случаи совсем отсутствовали. За следующие два года Земмельвейс спас жизни около 500 женщин и неуточненному количеству детей128.
Но и этого оказалось недостаточно, чтобы победить скептический настрой. Американский акушер Чарльз Мейс был типичным представителем негодующего научного сообщества. Он говорил студентам, что руки доктора не могут переносить заболевания, потому что доктора — джентльмены, а «руки джентльмена всегда чисты».
Земмельвейс не понимал, почему эта простая процедура перед родами спасала жизни, он всего лишь знал, что это работает. А если вы не знаете, почему это спасает жизни, зачем это делать? Джентльменам-современникам Леви, Мейса и Земмельвейса было недостаточно просто предотвращать смерти тысяч женщин и младенцев.
Вместе с неприятием идей Земмельвейса медицинским сообществом его настрой и поведение стали ухудшаться. Пока он не предложил ввести обязательное мытье рук, был восходящей звездой в госпитале. Через несколько лет после этого потерял работу, у него начали проявляться признаки психического заболевания. Его заманили в психиатрическую лечебницу, надели на него смирительную рубашку и регулярно избивали. Через две недели он скончался. На похороны пришло совсем мало людей. Без надзора Земмельвейса доктора в Центральной больнице Вены перестали мыть руки. Уровень смертности женщин и новорожденных подскочил на 600%.
Даже в такой эмпирической и научной области, как медицина, и даже притом что решался важнейший вопрос — жизни и смерти, а инновация заключалась в такой малости, чтобы просто попросить мыть руки, создатели могут столкнуться с неприятием.
Почему? Потому что возникает мощнейшая реакция сопротивления изменениям со стороны устоявшегося порядка. Когда вы привносите нечто действительно новое в мир, следует приготовиться к отторжению. Изменение мира обычно не совсем приятное занятие. Порой сложность созидания состоит не в том, чтобы придумать идею, а в том, чтобы сохранить ее, а еще лучше — вместе с ней спасти и себя.
Идея Земмельвейса поставила под сомнение древнейшую медицинскую догму. Со времен Гиппократа докторов учили гуморальной теории. По ней тело человека состоит из четырех видов жидкости (или гумора): черной желчи, желтой желчи, флегмы (слизи) и крови. Следы гуморальной теории сохранились в языке по сей день. На латыни черная желчь называлась melan chole. Про людей с избытком черной желчи говорили, что они страдают от меланхолии. Большое содержание желтой желчи, или chole, приводило к тому, что человек становился холериком. Чрезмерное количество крови, или sanguis, в организме делало ее обладателя оптимистом, или сангвиником. Флегма была признаком стоика, или флегматика. Крепкое здоровье служило признаком того, что все жидкости находятся в балансе. Согласно теории миазмов, заболевание или отклонение были следствием дисбаланса, который, в свою очередь, наступал от вдыхания «плохого воздуха». Болезни лечили кровопусканием. В XIX веке доктора использовали для этого пиявок. Такое лечение называлось гирудотерапией. Пиявка прикреплялась к коже пациента с помощью присосок на переднем и заднем концах тельца, а затем прокалывала кожу укусом трехзубой челюсти, по форме напоминающей пропеллер. Через укус она выпускала в тело человека анестетик и антикоагулянт, а затем пила его кровь. Насытившись, отпускала кожу и начинала переваривать полученную кровь. Процесс занимал до двух часов. Надо было набраться терпения. Если пиявку снимали до того, как она насытится, ее могло стошнить прямо в открытую ранку пациента.
Идея Земмельвейса о том, что послеродовой сепсис может быть принесен докторами из морга, поэтому заражение можно предотвратить мытьем рук, противоречила древней троице гуморов, миазмов и гирудотерапии. Как гигиена могла повлиять на состояние здоровья, если заболевания развивались спонтанно внутри тела пациента?
Когда Земмельвейс лежал при смерти, другой творец, Луи Пастер, нашел ответ на этот вопрос. Тогда как акушер указывал на число выживших женщин и ждал, что здравый смысл восторжествует, Пастер использовал четко продуманные эксперименты для развития микробной теории. Он предоставил неопровержимые доказательства того, что причиной многих заболеваний служат живые микроорганизмы. Пастер отлично понимал, что его теория может вызвать противоречия, а возможно, даже враждебное отношение, с которым столкнулись инициативные личности вроде Земмельвейса. Сторонники гуморальной теории боролись со слухами о существовании микробов на протяжении веков. Пастер тщательно подготовил доказательства, проявил упорство и в конце концов убедил почти всю Европу. Результаты клинической практики Земмельвейса лишь намекали на правду, но их было недостаточно, чтобы победить две тысячи лет веры в нечто иное. По словам лучших мыслителей, новой идее требуются гораздо более убедительные доказательства по сравнению со старой.
