В 1881–1884 годах Харузин в несколько приемов объездил Область Войска Донского. По подсчетам историка Мариям Керимовой, всего Харузин исследовал более 2 тысяч актов из книг станичных правлений и судов, а также записал множество рассказов казаков о донских правовых обычаях. Все эти материалы составили основу «Сведений о казачьих общинах на Дону». Свою книгу Харузин посвятил Ивану Аксакову — «неутомимому борцу за русское народное самосознание». Харузин представил детальную картину казачьего землепользования, семейно-брачных обычаев, судебных и административных институтов. Ученый планировал опубликовать второй том книги, в который должны были войти решения станичных судов, но тиф, убивший Харузина в возрасте 29 лет, погубил и эти планы.
27 октября 1793 года майору Севастьянову все же удалось вручить наряд атаману и чиновникам Есауловской, но взбешенные самоуправством начальства казаки силой заставили лоялистов вернуть майору грамоту.
Кобылянская станица грамоту о наряде принимать отказалась и, по примеру Есауловской, послала нарочных в войсковое правительство с просьбой избавить от поселения на Кавказской линии. Вскоре уговоры правительственных эмиссаров сменились откровенными угрозами, но все было тщетно. Кобылянские казаки заявили, что приступят к выполнению наряда только после того, как «достоверно осведомятся, что все низовые станицы оный сделали». 16 ноября 1793 года хорунжий Иван Греков привез подтвердительные грамоты о полном принятии поселенческого наряда низовыми казаками, но в Кобылянской ему не поверили и проводили тумаками.
В Голубинской станице посланным «для увещевания к учинению наряда» подполковнику Ивану Янову и старшине Ивану Слюсареву казаки заявили то же самое, что и кобылянские казаки: прежде чем выполнить наряд, они хотели удостовериться, что за нижними станицами дело не стало. Так же решила и Трехостровянская станица. Казачьи станицы обменивались новостями и нередко договаривались о совместных действиях. Голубинская контактировала с Пятиизбянской и под влиянием последней также послала депутацию в Черкасск с требованием отменить наряд на поселение казаков. Но среди казаков не было единства. В станицах случались столкновения между сторонниками и противниками выполнения наряда.
Войсковое правительство, сталкиваясь с открытым неповиновением, прибегало к угрозам и, как правило, требовало от казаков «оставить волнование и приклониться к подчинению». Подобный ультиматум далеко не всегда был эффективен. Внимательно выслушав угрозы правительственных эмиссаров, казаки Сиротинской станицы хладнокровно отвергли все требования атаманских посланников.
В Каменской станице казак Семен Дурнев при общем сборе казаков назвал грамоту о поселении казаков на Кавказ фальшивкой. Дурнева неожиданно поддержал местный станичный атаман Иван Коптев, который «не старался уговорить волнующихся к повиновению высочайшей воли казаков, подавал им как подчиненным своим повод к дальнейшим упорству и дерзостям», а также «поощрял мятежников». Только после ареста этих двух «бунтовщиков» официальным властям с помощью местных лоялистов удалось замирить Каменскую.
Верхне-Курмоярская станица грамоту от майора Севастьянова приняла, но наряд на поселение выполнять не стала. Станичный атаман Филипп Топилин был в отъезде, и вместо него грамоту опрометчиво принял старшина Никифор Кательников — отец известного казачьего интеллектуала и главы секты донских духоносцев есаула Евлампия Кательникова. От Никифора Кательникова станичники грамоту принимать отказались и отправили посланников в Черкасск. Как и в других случаях, они надеялись на отмену кавказского наряда.
Часть донских станиц проявила покорность. Так, старшине Василию Поздееву удалось без особых проблем вручить грамоты о наряде в Клецкой, Распопинской, Усть-Медведицкой, Усть-Хоперской, Еланской и Вешенской станицах. Станичное начальство передало Поздееву списки казаков-переселенцев с семьями, а тот доставил их в Черкасск.
Но из Мигулинской станицы Поздеева со срамом выгнали, а атамана Клима Наполова, чиновников и стариков, выступивших с поддержкой переселения, «казаки-развратники» посадили под замок и заковали в колоды. Лоялистов ругали «скверно матерно» и обходились с ними пренебрежительно. Вожаками мигулинского протеста выступили казаки Григорий Меркулов, Никита Ступнинов и Николай Богомолов. Именно они «проводили» Поздеева из станицы. Атаманом был избран Михаил Шишкин — самый «зло зачинщик».
Сконфуженный Поздеев донес о мятеже Мигулинской войсковому правительству, и вскоре станица была окружена большим отрядом, верным официальной власти. Мигулинцы сдались, но это не уберегло их от жестокой расплаты: казаки были наказаны плетьми и все назначены на поселение в «кавказскую службу».
В начале ноября 1793 года бунтовали 50 казачьих станиц. Белогорохов с Сухоруковым на это рассчитывали, но так и не дождались. Как отметил историк Александр Пронштейн, «в декабре 1793 года казаки еще надеялись, что правительство само отменит наряд на поселение».
ЛЮДИ ДОНА. АЛЕКСАНДР ПРОНШТЕЙН
«В Пронштейн-на-Дону» — так в 1960–1990-х годах отвечали столичные историки на вопрос о направлении научной командировки. Ростов-на-Дону стал домом для выдающегося отечественного историка при драматических обстоятельствах. Защита его кандидатской диссертации проходила в условиях позднесталинской кампании по борьбе с «безродным космополитизмом» (1948–1953), который понимался как сознательное принижение роли русского народа в мировой истории, направленное на подрыв чувства советского патриотизма. «Безродным космополитом» могли объявить за любую попытку объективного анализа событий прошлого. Кампания имела отчетливую антисемитскую направленность, что объяснялось юдофобией Сталина и части партийной элиты, а также выраженным бытовым антисемитизмом населения СССР. Александр Пронштейн защищал диссертацию «Великий Новгород в XVI веке» в Московском государственном университете в самый разгар борьбы с космополитами — шел 1949 год. Защит было две. Первая прошла блестяще, диссертационный совет высказался за присуждение историку не кандидатской, а сразу докторской степени. Но вскоре университетская администрация приняла решение о повторной защите, сославшись на нарушение процедуры. Вторая защита Пронштейна проходила напряженно, о присуждении докторской степени речи уже не было. Историку поставили в вину статистику. В последней главе пронштейновской диссертации были приведены данные, по которым получалось, что Новгород был экономически процветающим центром до разорительного похода Ивана Грозного 1569–1570 годов. Царь выходил банальным грабителем. Такого советские чиновники и ученые-карьеристы простить не могли, ведь сам Сталин оценивал Ивана Грозного очень высоко. В разговоре с режиссером Сергеем Эйзенштейном 26 февраля 1947 года он отметил: «Царь Иван был великий и мудрый правитель… Мудрость Ивана Грозного состояла в том, что он стоял на национальной точке зрения и иностранцев в свою страну не пускал, ограждая страну от проникновения иностранного влияния».
Несмотря на резкую критику, кандидатскую степень Пронштейну все же присудили, но заставили уехать из Москвы. Так Александр Павлович Пронштейн оказался в Ростове-на-Дону, где стал заниматься совершенно другой научной темой — историей Дона и донского казачества.
