Власова отставили от командования и отправили на Дон. Он ожидал своей участи с 1826 по 1830 год, когда суд полностью его оправдал. Такому решению способствовали провал миротворческой торговой миссии Скасси и участившиеся набеги закубанских горцев на пограничные казачьи станицы и крестьянские деревни. В 1836 году Власова назначили наказным атаманом Войска Донского. Он умер 12 годами позже во время традиционного атаманского объезда донских станиц. Власов жил и умер на службе.
Летом 1845 года на Сунже был сформирован Сунженский казачий полк Кавказского линейного казачьего войска. Командиром полка назначили талантливого офицера и одного из героев Кавказской войны майора Николая Слепцова. Другой ветеран Кавказской войны генерал Мелентий Ольшевский так описывал в воспоминаниях отношение казаков к своему командиру: «Казаки обожали его за храбрость, справедливость и получаемые ими награды; но и страшно боялись, потому что он сильно их наказывал и в пылу минутного гнева даже расправлялся с ними собственноручно. Казачки видели в нем своего покровителя, защитника, щедрого помощника в нужде, и иначе не называли его как „своим отцом“». После основания казачьих станиц на Сунже слепцовский полк участвовал в постоянных боях и стычках с горцами, которые пытались отстоять свои земли.
10 декабря 1851 года казаки-сунженцы вышли на берега реки Гехи, где укрепилось несколько сотен горцев. Слепцов во главе конного отряда бросился вперед. Ему удалось быстро потеснить передовые горские позиции, но затем казаки уперлись в устроенные горцами завалы. Горцы пристрелялись и метким огнем одного за другим выбивали беспомощных казаков из седла. Слепцова не смутила суматоха боя, он поспешил отдать своей пехоте приказ об атаке. Пока пехотинцы успешно штурмовали завалы горцев, одна из пуль пробила грудь Слепцова. Он умер через полчаса. Своей трагической гибелью Слепцов подтвердил искренность первого приказа, который он отдал сунженским казакам 30 августа 1845 года и в котором, среди прочего, были такие слова: «Долг мой жертвовать собой для пользы вашей, что вы узнаете после».
Донские казаки, переселившиеся на Сунжу по жребию, продолжили свою беспорочную службу. Их ждали новые походы, схватки, награды, раны, смерть. Обратной дороги на Дон не было, они завоевали для империи чужие берега бурных горных рек: Терека, Сунжи, Гехи. В одной из боевых песен казаки выводили:
Да помолимся мы Богу,
Чтобы царь и Воронцов,
В память храброго Слепцова,
Не забыли б сунженцов.
Глава 2. Бунт одиночки, или Свобода личности
Дело Евграфа Грузинова
Слово
20 апреля 1800 года, Черкасск. В дверь дома казака Евграфа Грузинова постучали. Неохотно спустившись с чердака, хозяин с откровенным недовольством встретил нежданных визитеров. Это были такие же донские казаки, которые в очередной раз пришли просить Грузинова вернуть долги. Громче всех возмущался сорокалетний Зиновий Касмынин из Луганской станицы. Он отказывался понимать, как у отставного гвардейского полковника, обласканного милостями государя и имеющего тысячу крепостных душ, хватает совести не платить по скромным провинциальным счетам.
При упоминании о крепостных Грузинов вспылил: «Пущай государь крестьян заберет от меня!» Казаки отпрянули и испуганно сжались, но Грузинов только начал свое слово. «Знаете ли, что Дон заслужил Ермак, а теперь отымают и населили греков, армян? — напирая на непрошеных гостей, вопрошал хозяин дома. — Вступился было за Отечество Пугач, коего спалили… Вступились было также Фока и Рубцов, коих высекли», — почти кричал Грузинов. Уже подзабывшие старую казачью вольность посетители стали разочарованно пятиться, стараясь как можно скорее покинуть разговорившегося должника. Грузинов гневливо продолжал: «Я не так, как Пугач, но еще лучше сделаю, что вся Россия сотрясется!» Заметив, что казаки никак не реагируют на его громкие заявления и спешат прочь, Грузинов бросил им вдогонку фразу, в которой слышалось отчаянное оправдание: «Говорят, будто я полоумный, нет, я не полоумный».
Проводив взглядом удалявшиеся фигуры о чем-то переговаривавшихся казаков, Евграф Грузинов полез обратно на чердак.
На север
Евграф Грузинов был старшим сыном Осипа Грузинова — войскового старшины, который был заметной личностью в Черкасске. Отец Евграфа владел тремя языками — русским, грузинским, турецким. Его знания ценились, несколько лет он служил писарем в войсковой канцелярии, ездил по служебным делам в Москву и Санкт-Петербург. Необычная фамилия казаков Грузиновых — указатель на этническое происхождение. Родоначальником стал грузинский аристократ Роман Намчевадзе, вынужденный покинуть родину после участия в неудавшемся политическом заговоре. Поскитавшись некоторое время по Северному Кавказу, Намчевадзе на исходе первой четверти XVIII века поселился на Дону и быстро обзавелся семьей-якорем. Уже его дети стали носить фамилию Грузиновы.
Это была не единственная грузинская по происхождению казачья династия. Род донских казаков Фицхелауровых также берет свое начало от представителя грузинской знати по фамилии Пицхелаури. Некоторые фамилии российских грузин изменялись почти до неузнаваемости. Так, к примеру, потомки рода Бибилури-Лашкарешвили стали просто Лашкаревыми.
Жизнь Евграфа Грузинова впервые изогнулась крутым зигзагом в 1793 году, когда его отправили на службу в Гатчину — резиденцию-убежище наследника престола Павла Петровича. У себя в Гатчине нелюбимый сын Екатерины II командовал потешными войсками и этим спасался от насмешек и неприязни большого петербургского двора. Гатчинское войско постоянно увеличивалось с 1782 года и достигало численности две с половиной тысячи человек. К 1793 году в Гатчине имелись регулярные пехота, кавалерия и даже артиллерия. Не хватало только казаков. Павел Петрович уговорил мать разрешить ему формирование казачьей команды, и вскоре на Дон полетел гонец с указом.
Черкасск провожал казаков 21 мая 1793 года. Наставительную речь произнес наказной атаман Алексей Иловайский, в которой, вероятно, призвал казаков помнить о славных традициях казачьей службы и пожелал доброго пути. На север империи казачью команду вел брат атамана Петр Иловайский, что подчеркивало важность и престижность миссии. После прощания с родными, которое наверняка не обошлось без слез и причитаний, казаки медленно покидали родные места. Путь до места службы был дальним.
Гатчина и гатчинцы
Гатчина — любимое место пребывания Павла Петровича — казалась другим государством. Форштадт, или жилой пригород, был выстроен как образцовый немецкий городок с заставами, конюшнями и казармами. В последних размещалась собственная армия наследника российского престола. Гатчинцев не любили, современники не жалели желчи в оценках павловского воинства. Вот, например, что писал известный мемуарист Николай Саблуков: «Во всех гатчинских войсках офицерския должности были заняты людьми низкаго происхождения, так как ни один порядочный человек не хотел служить в этих полках, где господствовала грубая прусская дисциплина». Павел Петрович действительно весьма тщательно подбирал офицеров, рассчитывая на их личную безоговорочную преданность. Наследник боялся участи отца — Петра III, ставшего жертвой дворцового переворота, а потому предпринимал многочисленные меры безопасности. «Когда императрица проживала в Царском Селе в течение летнего сезона, Павел обыкновенно жил в Гатчине, где у него находился большой отряд войска. Он окружал себя стражей и пикетами; патрули постоянно охраняли дорогу в Царское Село, особенно ночью, чтобы воспрепятствовать какому-либо неожиданному предприятию. Он даже заранее определял маршрут, по которому он удалился бы с войсками своими в случае необходимости; дороги по этому маршруту по его приказанию заранее были изучены доверенными офицерами», — вспоминал один из участников антипавловского заговора генерал Леонтий Беннигсен.
