Анонимный донос приостановил этот высокий полет. Но «дело Иловайских», которое разбиралось в Сенате, закончилось их оправданием. Уже в 1801 году Павел Иловайский присутствовал на коронации Александра I как депутат от Войска Донского. А дальше снова служба и снова война. В 1806 году Иловайский сражался в составе армии генерала Леонтия Беннигсена, противостоявшей непобедимому Наполеону.
Павел Иловайский довольно резко выделялся на фоне других донских командиров. В записках язвительного графа Александра Ланжерона, который не скупился на злобно-ироничные отзывы о современниках, про Иловайского написано удивительно мягко, с заметной симпатией: «Он был один из лучших офицеров, способный не только командовать своими казаками на аванпостах, но и быть начальником регулярных войск и отдельных корпусов. Он был очень хорошо воспитан и, обладая достойными качествами, как человек и как служака пользовался всеобщим уважением… тем не менее. Среди казаков он не пользовался любовью, так как был слишком европеец для них: он говорил по-французски, читал хорошие военные книги и любил регулярные войска».
После кампании против Наполеона Иловайского отправили вновь против турок — полыхала в разгаре Русско-турецкая война 1806–1812 годов. 26 августа 1810 года противники встретились у болгарского села Батин. Иловайский фактически командовал всем правым флангом российской армии, появляясь на своем белом коне в самых опасных местах. Победа корпуса Николая Каменского была обеспечена умелыми действиями Иловайского, который в Батинском бою получил смертельное ранение. 24 октября Павел Иловайский умер в Бухаресте, где и был похоронен.
Старшинская усобица на Дону могла бы, вероятно, продолжаться долго, но случилось событие, которое заставило донские кланы забыть об обидах. В мае 1800 года калмыки Большедербетовского улуса покинули Задонские степи и ушли в Астраханскую губернию. Казалось, казаки добились своего: войсковое начальство на протяжении нескольких лет предпринимало попытки избавиться от кочевников. Но самовольный уход калмыков вызвал сильное недовольство в Петербурге. Дело в том, что двумя годами ранее повелением императора Павла Большедербетовский улус был причислен к Донскому войску «и отдан под начальство его правления». Миграция калмыков стала прямым нарушением имперских закона и порядка, отстаиваемых Павлом I с маниакальной решимостью. Царь счел виноватыми войскового атамана Орлова и донскую верхушку и приказал немедленно вернуть калмыков на Дон. Прознав о царском гневе на атамана, беглецы сами повернули назад. Павел I требовал от Орлова оказывать калмыкам покровительство и защищать их от обид и притеснений: «Вы мне за оное отвечать будете под опасением лишения вашего места и состояния», — предупреждал самодержец.
В это же время в ходе следствия по делу Иловайских обнаружились многочисленные злоупотребления в делах войсковой канцелярии. Император окончательно потерял доверие к донской старшине. 11 июня 1800 года в войсковую канцелярию был назначен специальный прокурор, который должен следить за неукоснительной законностью всех принимаемых решений.
Казалось, что дела атамана Орлова хуже некуда, но вскоре последовал очередной удар. Его нанес победитель Пугачева генерал Иван Михельсон, который в начале XIX столетия управлял Новороссийским краем. 9 июля 1800 года в Симферополе (или Ак-Мечети) Михельсон написал письмо Павлу I о случаях массовых побегов крепостных крестьян из вверенной ему губернии на Дон. Новороссийский губернатор указывал, что уже не раз безрезультатно обращался за помощью к атаману Орлову. Михельсон упомянул и об известных ему крестьянских побегах из других губерний. Все дороги крестьянской свободы вели на Дон.
«Известясь от новороссийского гражданского губернатора, что побеги из разных уездов той губернии в пределы донские не только не прекращаются, но еще и вновь много семей туда бежало, где даже и чинится им пристанодержательство, наистрожайше вам повелеваю пресечь сии неустройства, в противном же случае, есть ли оных всех беглых вы не возвратите куда следует и тех побегов не прекратите, то будете лишены чинов и места», — писал разгневанный царь Орлову 23 июля 1800 года.
5 августа в Черкасск прибыли царские доверенные — генералы Иван Репин и Сергей Кожин. Они должны были покончить с приемом и укрывательством на Дону беглых крестьян, а также ревизовать военные и гражданские институты управления Войска Донского. Тут же начались аресты казаков, подозреваемых в укрывательстве крестьян. Всего были схвачены семеро: три подполковника, один майор, двое войсковых старшин и есаул. Казаков признали виновными и держали на гауптвахте. Следствие вел генерал Репин, который писал царю, что рад исполнить монаршую волю, «войдя с верноподданническим тщанием во все подробности к прекращению закоренелого сего зла». Повсюду были расставлены караулы, передвигаться между селениями, въезжать и выезжать из Черкасска можно было только с разрешения начальства.
Атаман Василий Орлов, желавший реабилитироваться в глазах венценосца, доносил в Петербург об успешном возвращении новороссийских крестьян прежним владельцам и обещал, «что ни одна душа более не попадет на Дон из беглых».
Генерал Кожин подолгу беседовал со старшинами; судя по его рапорту Павлу I, эти беседы должны были устыдить и напугать казаков. Царский доверенный указывал на все те привилегии и милости, которые были получены донцами и оплачены их черной неблагодарностью, прежде всего противозаконным укрывательством беглых. Все это, как разъяснял казакам Кожин, привело их к роковой потере «высочайшего благорасположения». «Пришедши теперь в крайнюю робость и трепет, — не без удовольствия отмечал в своем рапорте Кожин, — имели они вчерась и севодни у войскового атамана Орлова, а потом в войсковой канцелярии нарочные заседания, откуда пришед ко мне, представили мне, что они намериваются чрез войскового атамана Орлова послать к освященнейшим стопам вашего императорского величества рабское прошение с чистосердечным признанием своих вин и с клятвенным обещанием взять всевозможные меры для изыскания у себя всех беглых людей и впредь на таковые злоупотребления никогда не покушатся, а дабы не довести их до отчаяния, позволил им чрез войскового атамана сие сделать, не дерзая однако же отнюдь ни в чем их обнадеживать…»
«Чистосердечное признание» донских казаков в укрывательстве беглых последовало 12 августа 1800 года. В этот день в Черкасске собрались бывшие в войсковой столице офицеры и станичные атаманы. Собрание решило признать вину в незаконном приеме крепостных крестьян: казаки просили монаршего прощения, а в подтверждение искренности своего раскаяния обещали царю «всех беглых, какие есть ныне в пределах земли войска, отыскать и по команде представить». В тот же день прошение о помиловании, подписанное семью десятками офицеров и атаманами, было отправлено в Петербург.
Евграф Грузинов против «лытства»
Вечером 12 августа 1800 года, когда участники собрания в Черкасске уже разъехались по домам, Петр Грузинов попытался выехать из Черкасска, однако, наткнувшись на патруль, был задержан. О попытке младшего Грузинова покинуть город без разрешения властей было доложено атаману Орлову, который отправил казака Василия Пастухова в дом Грузиновых спросить о намерениях Петра.
