Выслушивать требования рабочих начальство государства рабочих и крестьян не стало. Прилетевшие из Москвы в Новочеркасск члены Президиума Центрального комитета КПСС Фрол Козлов и Анастас Микоян, узнав, что рабочие прошли через блокпост на мосту через Тузлов, поспешили покинуть здание горкома. Рабочие на площади перед зданием горкома наивно ждали выступления высшего руководства страны. После того как стало ясно, что никто из первых лиц советского руководства говорить с рабочими не станет, протест начал приобретать форму погрома. Рабочие заняли балкон Атаманского дворца, вывесили красное знамя и водрузили портрет Ленина. Начались выступления рабочих ораторов. Другие митингующие призывали солдат и милиционеров, занимавших позиции на площади, перейти на их сторону. Часть рабочих пошла к городскому отделу милиции. Разнеслись слухи, что рабочие захватили оружие.
По толпе у Атаманского дворца открыли огонь. Согласно официальному сообщению КГБ: «После ликвидации массовых беспорядков подобрано 20 трупов, из них две женщины, которые захоронены в разных местах области. Раненых и получивших увечья насчитывалось около 40 человек, из которых 3 человека умерло».
Несмотря на жестокую расправу, на следующий день митинги и собрания людей продолжились. В Новочеркасске ввели комендантский час, громкоговорители повторяли запись речи Микояна, а в три часа дня по радио выступил Козлов. «Сила советского рабочего класса в его организованности, в его дисциплинированности, в его преданности делу строительства коммунизма. У нашего рабочего класса есть свои общественные организации, есть свое государство, есть своя родная партия, вся деятельность которой направлена на счастье и благо народа», — говорил Фрол Козлов, советский партийный лидер и несостоявшийся преемник Хрущева.
Последовали аресты, а уже в августе состоялся суд над обвиняемыми в организации массовых беспорядков. 14 человек признали виновными, семерых из них расстреляли.
О событиях в Новочеркасске ничего не сообщалось, в Ростовскую область привезли радиопеленгаторы, чтобы не допустить передачи информации за границу через радиолюбителей. Советское руководство пыталось сделать Новочеркасское восстание тайной, исходя из общей, очень неспокойной обстановки в стране. Повышение цен было встречено во многих крупных городах с недовольством, распространялись листовки, на зданиях появлялись угрожающие надписи. Расстрел мирной демонстрации рабочих, которые просили у партии и правительства еды и повышения зарплаты, мог вызвать акции рабочей солидарности по всему СССР. Этого советская номенклатура боялась. Недовольных порядками, дефицитом, а главное — полным безразличием власти к нуждам населения было много. У некоторых с советской властью имелись и личные счеты: среди новочеркасских демонстрантов были раскулаченные и расказаченные. Удовлетворять людские потребности никто не стремился, начальство больше заботила задача разобщения людей. Поэтому всех критиков и противников власти объявляли хулиганами, бандитами или сумасшедшими.
Новочеркасское восстание 1962 года можно считать трагическим финалом вековой борьбы людей Дона за свободу и достойную жизнь. Смелость рабочих, их решимость словно были вдохновлены вольными традициями Донской казачьей республики, которые переплелись с протестным прошлым ростовских трудяг Владикавказской железной дороги. Нетривиальное совпадение: два крупнейших социальных протеста на Дону в XX столетии развернулись в железнодорожных мастерских.
Заключение
В XVII столетии казачьи застолья начинались с ритуально-обязательного тоста: «Здравствуй, белый царь в кременной Москве, а мы, казаки, на тихом Дону». Почти афоризм, в котором вся историософия донской свободы. Кременной, каменной, неподвижно-вертикальной Москве казаки противопоставляли свободную горизонталь своей реки. «Тихим» Дон прозвали не за слабое, покорное течение, а за редкую способность с легкостью, без грохота натужной борьбы избавляться весной от ледяных оков. Тихий — это прилагательное силы. В Москве одинокий самодержец, на тихом Дону — множество вольных казаков, которые как бы намекали на двоевластие: царь — там, мы — тут.
Республиканский Дон жил антиподом единовластной Москве. Русские люди верили в царя — Помазанника Божьего, но верили и в Дон — последний приют свободы. Лев Толстой отметил в одной из записных книжек: «Народ казаками желает быть». Дон являлся главной и наиболее опасной альтернативой централизованного бюрократического Российского государства. Борьба была ожесточенной. И главной победой империи стало поражение вольного Дона. В XVIII веке начинается постдонская история, где свобода уже не императив жизни, а только надежда и воспоминание. Но герои этой истории не отряд обреченных. Им выносили приговоры и отправляли в ссылку, но прошлое хранителей свободы не менее ценно, чем история строителей империи. И еще неясно, чем овладеть сложнее — искусством быть неподвластным или мастерством объединять народы.
Благодарности
Эту книгу я писал долго, так долго, что успел измениться даже замысел книги. Поначалу собирался сконцентрироваться на истории донского казачества, показать различные этапы жизни этого, во многом уникального, человеческого сообщества. Но все же история Дона — это не только казачья история, ведь здесь разворачивались события крестьянского восстания 1820 года, боролись за религиозную свободу русские староверы и духоносцы, бастовали ростовские и новочеркасские рабочие. Так возникла идея книги об историях борьбы за свободу, объединенных вольной водой Тихого Дона. Воплотить ее в жизнь мне помогли многие люди, которым я искренне благодарен.
Мне повезло учиться на историческом факультете Ростовского государственного университета (ныне Южный федеральный университет), где преподавали (и продолжают преподавать) лучшие специалисты в истории Дона и Приазовья. Я с удовольствием слушал лекции профессоров Александра Козлова и Владимира Королева. Позже мне посчастливилось работать с профессором Николаем Мининковым, вклад которого в научное изучение истории донского казачества беспределен. Моим наставником была и остается Наталья Самарина, научившая искать в прошлом общее, не забывая об уникальном. Книги преподавателей стали для меня надежными навигаторами в донской истории, их названия приведены в библиографическом списке.
Впервые обсуждать различные эпизоды истории свободы в России мне довелось в компании Ирины Прохоровой и Кирилла Кобрина, и я надеюсь, что большая история российской свободы еще будет написана. Романтическое и эмоционально очень точное название книги придумала моя жена Анастасия Верескун, которая, как всегда, стала первым моим читателем, критиком и редактором. Без ее доброй настойчивости ничего бы не получилось. Мои дорогие родители всегда поддерживали меня, хотя мама относится к донским казакам весьма критически. Надеюсь, книга поможет смягчить ее мнение. Редактор книжной серии «Что такое Россия» Дмитрий Споров с большим вниманием следил за моей работой, и это мотивировало двигаться вперед. В основе любой исторической книги лежат свидетельства прошлого, представленные в виде документов-современников описываемых событий, которые в профессиональной среде принято именовать историческими источниками. Я признателен за помощь в поиске нужных документов сотрудникам Государственного архива Ростовской области и в особенности его директору Николаю Трапшу, неизменно дружеское отношение которого невозможно переоценить. Значимую помощь в этом отношении оказала и сотрудница Центра документации Новейшей истории Ростовской области Вера Вечеркина. В поиске документов и за профессиональным советом я всегда мог обратиться к своему другу, блестящему знатоку истории Дона XVII–XVIII веков Петру Авакову, который всегда охотно делился библиографическими раритетами и энциклопедическими познаниями. Историк Алексей Волвенко, взгляды которого на особенности развития донского казачества в позднеимперскую эпоху я полностью разделяю, любезно согласился прочитать рукопись целиком. Его советы и рекомендации я учел в книге и продолжаю держать в уме на будущее. Редактор Ольга Ярикова проделала большую работу, все ее замечания были точны и помогли избежать ряда курьезных ошибок. Художница Дарья Серебрякова создала великолепные иллюстрации, их образность и аллегоричность не только украсили текст книги, но и придали ему дополнительные смыслы и прочтения.
