— Ты почувствуешь всплеск собственной энергии, и поймешь. Дальше будет проще.
Вскоре, я действительно пришел в норму. Я ждал, когда Сафрон даст о себе знать, но о ней не было ни слуху, ни духу.
Я ждал. Мне передавали новые дела, ктархи снова со мной считались. Мой авторитет рос, росли мои возможности, но, увы, как и избыточность энергии.
Я всё надеялся, что найду Сафрон, и решил, что пока смогу перебиваться редкими временными встречами с женщинами, и понемногу сливать энергию в них.
Но Сафрон не проявляла себя. Я был загнан в ловушку.
А потом я встретил Сабрину. И мне стало плевать на Сафрон — впервые в жизни я по-настоящему влюбился. Ненадолго, конечно, ведь вскоре она предала меня и поплатилась за это.
Глава Семнадцатая: Сабрина
После первой мировой, все ктархи чувствовали себя не лучшим образом.
Во время военных действий, нам пришлось принять на себя много избыточной энергии, чтобы успокоить толпу, и эта энергия болталась в нас, как пузырящееся игристое вино во взболтанной бутылке.
Мы справлялись с этим, кто как мог, но у всех ктархов с уровнем силы как у меня, были Сафрон, и им было легче. У меня не было, и легче мне тоже не было.
Выполнив свой долг, после прекращения войны я и все мои родные уехали в Швейцарию, и осели в Люцерне.
Ко мне приводили женщин, с которыми я проводил ночи, после которых тем было плохо, некоторые даже попадали в больницу. Это как… представь, что у тебя во рту рыбий жир. Он полезен, но, когда его тебе дают слишком много — тебе хочется его выплюнуть, притом весь разом. Представь, как сложно выплевывать по одной ложке, если у тебя во рту осталось еще сто таких ложек.
Чем сильнее я становился, тем сложнее мне было не калечить, не убивать. «Ложки рыбьего жира» становились больше, уже не чайные, а столовые. Ты понимаешь, София?
Масштабы, в которых я вредил своим партнёршам, в какой-то момент скрывать стало сложно даже мне, и я принял решение искать себе женщин из низов, инкогнито.
Так я забрел в клуб «Ла Манш».
Двадцатые годы двадцатого столетия были… несмотря на только-только затухнувшую войну, то была моя молодость, а когда молод и умом, и телом — тебе повсюду будет хорошо, не так ли?
София, какое же это было удивительное время! Несмотря на все мои проблемы, теперь, десятилетия спустя, я понимаю, что был тогда по-настоящему счастлив!
Послевоенное время — это уникальный опыт, когда всё меняется очень быстро, ежедневно.
Внешность женщин тоже менялась, они становились менее чопорными, более раскрепощенными, прекратили падать в обморок, теперь это было не модно.
Они начали проще одеваться, поголовно обрезали длинные волосы, и начали курить сигары.
Те женщины, что на войне потеряли мужей, страдали. Но те, что потеряли мужей, но не потеряли свои денежные активы… Страдать с деньгами всегда проще, кто бы что ни говорил.
Сабрина… Сабрина после войны выиграла джекпот. Её рано выдали замуж. Муж её любил, она его по-своему тоже, но разница в сорок лет способствовала некоторым сложностям.
Он умер во время войны, она же получила все его деньги. И осела в Швейцарии, подальше от родственников муженька. Те, если не ошибаюсь, сначала пытались оспорить завещание, но когда поняли, что Сабрина так просто своё не упустит, плюнули на все, и в восемнадцатом уехали в Штаты.
У нее была старшая сестра, которая тоже потеряла мужа, и трёхлетняя дочка — милая щекастая девочка с черными, как у мамы, волосами.
О чем это я… Ах, да, бар «Ла Манш». Тесное местечко в подвале старого дома, на окраине Люцерна. Хозяином бара был бывший цирковой артист, и как мне кажется, что-то цирковое было и в «Ла Манше»… А может и не было, и моя память сыграла со мной злую шутку.
В таких местах шансы увидеть знакомых были ничтожно малы. Шансы увидеть кого-либо, кто не будет убит в течении следующего года, не загнется на заводе, или не станет банкротом, были еще меньше.
Именно в этом баре я её впервые увидел. Она сидела у барной стойки, курила трубку, и вела беседу с каким-то своим ухажером, то ли банкиром, то ли владельцем борделя.
На ней было черное платье, которое сейчас бы назвали целомудренным, но тогда оно вполне могло считаться провокационным. И каблук, небольшой, сужающийся к низу. Сейчас такие, кажется, и не носят уже.
Она закинула ногу на ногу, смеялась над шутками своего собеседника. На носке болталась туфелька, была видна небольшая родинка у самой косточки… родинку-то я заметил в первую очередь… а затем и саму женщину.
Она была так не похожа что на Тамару, что на Эльзу. Те были разными, но обе — женственными. Длинные волосы, платья либо пастельные, либо яркие… Первая была, а вторая играла роль целомудренной девы, а Сабрина… Сабрина побывала замужем, ей там не понравилось, она вернулась обратно, и теперь хотела отыграться за ранний брак. Хотела блистать, хотела впечатлять. Хотела быть яркой, игристой, дерзкой.
Она была как примерный подросток, что внезапно решил взбунтоваться, к удивлению других, и даже к собственному удивлению.
Пойми, я её не идеализирую. Сабрина была наивна, несмотря на попытку казаться опытной. Она не познала тягостей войны, так как положение мужа её спасло.
Он отправил её в безопасное место, где она отсиделась, а потом, когда всё закончилось, вернулась в мир, и осознала, что в мире случилась война, и мир не хочет праздновать.
Но она не знала, что такое война. Думаю, глубоко в душе она чувствовала, что для неё не найдется места ни в разрушенном Берлине, ни в оплакивающей убитых Франции. Поэтому она уехала в Швейцарию.
Швейцария была страной, куда съезжались такие, как Сабрина. Произойди наша встреча где-то в другом месте — кто знает, может, я бы и не обратил на неё внимания, но в швейцарском «Ла Манше» Сабрина была так же уместна, как стрелка на механических часах, или как пистолет в руках убийцы.
Тот вечер я провел за одним из дальних столиков, пялясь на эту женщину, и считывая её поле. Поле позволяет видеть, сколько в жизни человека было радости, видеть лица тех, кто его радует, а кто — пугает.
К концу вечера, я уже знал о Сабрине больше, чем её собственная мать. Я не мысли её читал, но поле…если бы ты его увидела, ты бы поняла, что я имею в виду.
Закончив разговор с кавалером, Сабрина резко на меня уставилась. Честно говоря, в тот момент она застала меня врасплох, я не был привычен к таком поведению.
Она прямо давала понять, что заметила мой взгляд, блуждающий по ней весь вечер. Её выгнутая бровь говорила «Ну и чего ты от меня хочешь?».
Я воспользовался предложением, и подошел к Сабрине.
— Вы очень красивы, — были мои первые слова.
Она кивнула.
