— Ты прекрасна. У тебя светлая аура, она отображает все твои надежды, желания… ту энергию, что есть в твоём теле. Ты… очень необычная Сафрон, я таких раньше не встречал.
— Это потому, что я твоя! — сказала Тамара беззаботно, и ушла в сад.
А он смотрел ей вслед, и сердце сжималось от нежности.
«Моя… моя и только моя. Никому не отдам!»
В день приезда Эльзы, Тамара встречала её на крыльце. В скромном платье, которое раньше она бы одела разве что на похороны, Тамара приветствовала на пороге своего дома женщину, которой было суждено увести у неё жениха.
— Здравствуй, кузина, — поприветствовала Тамару Эльза, сделав книксен, — спасибо за приглашение погостить у вас.
Тамара кивнула, а сама подумала: «Ну надо же, а выглядит как ангел».
…
— Когда мне их познакомить? — спрашивала Тамара, млея от поцелуев Марка, который в тот день тайно пробрался к ней в комнату.
Ветер баюкал ветки, деликатно постукивал в окно небольшой девичьей комнаты на третьем этаже, где двое страстно любили друг друга.
Марк снял с неё одежду, оставив девушку в легкой хлопковой рубашке.
— Боже, я совратил ребенка! — хмыкнул он, глядя на простецкое одеяние. — Я тебе что, мало ночных одежд покупаю. Почему не носишь?
— Ношу! — зарделась Тамара. — Но ты бы хоть предупредил, что придешь, я бы… переоделась. А не так, как сегодня: в окно залез! Где ваши манеры, господин Нойман!
— У тебя под юбкой мои манеры, — рассмеялся мужчина, повалив Тамару на кровать.
— Знакомь как можно скорее, — сказал он, поправляя её спутанные волосы. Поверь — дальше дело пойдет как по маслу.
— Так уж по маслу?
— Еще бы! Я каждый день вливаю в неё столько гордыни и самолюбия, что она на что угодно пойдет, лишь бы забрать у тебя состоятельного жениха. Она уже знает, что у тебя с Эрихом Нойманом идет к помолвке, и завидует тебе черной завистью.
— Смотри мне, — Тамара схватила Марка за плечи, — сам не попадайся ей на глаза.
— Ревнуешь меня?! — рассмеялся мужчина.
— Марк, я не шучу, — она укусила за плечо, на что мужчина громко захохотал…
Ветер стучал в их окна, луна тоже заглядывала, но деликатно, боясь потревожить счастье двух влюбленных.
А на следующий день Эрих сделал ей предложение… на которое напуганная Тамара ответила отказом.
Тогда-то она увидела еще одну грань характера этого мужчины — отказов он действительно не принимал.
•• • •• • ••
Спустя несколько дней Эрих Нойман сделал Тамаре предложение. Сделал его грубо, навязчиво, омерзительно неправильно.
Тамара была настолько обескуражена, что не смогла сдержать себя в руках — показала настоящий характер, поставила наглеца на место, а затем, заплаканная, прибежала к Марку — просить совета.
— Он не отпустит, — Марк гладил Тамару по спине, сдерживая в себе желание схватить девчонку, спрятаться с ней где-то далеко, и забыть о семье, об обязанностях, и проклятом старшем брате, у которого было все, чего он, Марк, так сильно желал.
— Эрих будет давить, шантажировать. Тамара, — он нежно погладил её подбородок, — соглашайся на помолвку. Поверь, до свадьбы не дойдет.
— Обещаешь? — Она с надеждой смотрела ему в глаза, яркие глаза блестели подобно звездам. Его любимая женщина!
— Я обещаю.
Как Марк и предвидел, Эрих начал шантажировать Тамару благополучием родителей. Тамара, сгорая от ненависти, покорилась, согласилась на его предложение, а сама мысленно проклинала ненавистного мужчину.
Надо признать, что с тех самых пор Эрих старался создать более благоприятное впечатление. Он приглашал невесту на прогулки, разговаривал с ней, дарил милые сердцу вещи: книги, ленты. Был ненавязчив. Иногда Тамара, забывшись, начинала разговаривать с ним откровенно, но затем пугалась, и снова надевала на себя маску смиренной невесты.
Успокоение она находила в объятиях Марка, и в его обещании, что их с Эрихом свадьба не состоится.
Тамара помнила первое знакомство Эриха и Эльзы, видела, как загорелись его глаза. Ей почему-то было больно, но она сделала вид, что ничего не понимает. Разыгрывала наивное создание что для Эльзы, что для Эриха. Наблюдала, как хитрая змея Эльза, живя в её доме и пользуясь гостеприимством ее родителей, медленно подбирается к её жениху. Как же Тамаре было противно!
И вот, однажды, Эльза вернулась домой позже обычного. В глазах непонятный блеск, одежда нараспашку.
Тамара поняла, что кузина переспала с её женихом.
— Здравствуй, — сказала Тамара, встречая Эльзу на пороге.
У нее в руках был старый подсвечник, что отбрасывал на Тамару тени, делая ее лицо по-настоящему зловещим.
— Ой, ты не спишь! — испугалась кузина. — А я, вот, задержалась…
— Где?
— Гуляла… ты извини, Тамара, я пойду, — и ускользнула к себе в комнату. В глаза Тамаре так и не посмотрела.
Тамара присела на ступеньки, поставила рядом ночник, и задумалась.
Она всегда была честна с собой, а потому закрыла глаза, и спросила у тревожного сердца: «Почему мне больно понимать, что он был с ней? Ведь Эрих мне никто!»
Она вспоминала их редкие разговоры, те моменты, когда он был с ней откровенен. Да, в такие моменты он ей нравился. А та, самая первая встреча? Ведь понравился он ей тогда, несмотря не неприличное поведение?
Тамара испуганно дернулась, резко поднялась, и побежала к себе в комнату — подальше от опасных мыслей, рушащих ее картину мира.
А потом случилась та выставка, к которой она так долго готовилась и на которую Эрих Нойман соизволил прийти.
И всё запуталось еще больше.
Глава Двадцать Первая: Чувства, будьте прокляты!
Жизнь — сложная. Ты понимаешь, о чем я?
Для Тамары до определенного момента весь её маленький мирок был окрашен в черное и белое, она не различала полутонов. И тут, внезапно, ей пришлось понять, что существует также много оттенков серого. И одним из таких оттенков был Эрих Нойман.
Все жители Нюрберга были осведомлены, что Тамара влюблена в рисование. Её акварельные пейзажи часто выставлялись в городской картинной галерее, и та выставка, о которой тебе предстоит услышать, не стала исключением.
Картины Тамары, среди прочих, выставлялись в отдельном уголке. Это были весьма прозаичные зарисовки: природа, пейзажи, люди, что пытались холодным зимним вечером спрятаться от невоспитанного ветра.
Тамара умела видеть детали и эмоции. Поскольку ей часто приходилось скрывать собственные чувства, многое оказалось выплеснуто на бумагу. Ярость, боль, надежды — всё было в этих её рисунках.
