И тут…
Она была неприятно удивлена, когда увидела Эриха Ноймана, разглядывающего одну из её зарисовок.
Он пришел на выставку без предупреждения. Увидев его, Тамара замерла, и даже не сразу поверила собственным глазам. Откуда он узнал?!
Эрих в тот момент, будто почувствовав её взгляд, обернулся, и посмотрел на неё пристально, по-новому. Мимо них сновали люди, они постоянно обрывали зрительный контакт, что мужчине не нравилось.
Многие пытались завязать с ним беседу, но не решались. Тамара подозревала, что он наложил на себя какой-то своеобразный щит. Девушка не до конца понимала, как это работает, знала лишь от Марка, что такое возможно.
Нойман поманил её пальцем, так, что увидеть этот жест могла только она.
«Хам! Неужели он думает, что я буду следовать за ним по мановению пальца!?».
Тем не менее, она подошла. Сердце стучало чуть быстрее, чем нужно.
Они стояли в углу с её рисунками.
Тамара не знала, что говорить, ну а он… не желал прерывать молчание. Смотрел, как хищник на добычу.
— Рисуешь, значит, — хмыкнул спустя какое-то время.
— Да, герр Нойман.
Эрих прикоснулся к одному из её рисунков рукой.
Тамару прошибло холодным потом! На рисунке Тамара изобразила себя и Марка. Они сидели в беседке у его дома, и пили чай. К счастью, лица на рисунке узнать было невозможно.
Тамара помнила, что именно подвигло её на рисунок. В тот день Марк непонятным образом (впрочем, как и всегда) появился в её доме, и заявил, что в такую хорошую погоду нечего сидеть взаперти. Он взял её за руку, посадил в карету, и повез к себе домой. Остаток дня и вечер они провели вдвоем: пили вино, ели виноград, наслаждались закатом. Вернувшись к себе, Тамара сразу же взялась рисовать, ей хотелось вынести наружу внутреннюю радость.
— У вас талант, — вынес вердикт Эрих.
— Спасибо, герр Нойман, об этом мне уже говорили.
— Как много вам всего рассказывают, фройляйн.
Он задумчиво провел указательным пальцем по картине, а затем посмотрел на неё.
— Когда поженимся, ты не будешь мне изменять. Никогда!
Тамара задержала дыхание. Её прошибло холодным потом.
Стало действительно страшно, ведь глаза в тот момент у мужчины были… дикими. Это фраза так не соответствовала месту, контексту разговора! Она не понимала, почему именно сейчас он решил ей об этом сказать.
— Что… что вы имеете в виду?
Он ответил не сразу — стоял, молчал, разглядывал свою непутевую невесту.
— У твоих картин сильная энергетика… у этой — особенно. Ты была влюблена. — Он не дал ей ответить, слегка наклонился к девушке и сказал негромко: — Забудь. Ради его и своего блага.
Вокруг них сновали люди, они с любопытством косились на молодых людей. Тамара же неотрывно смотрела на Эриха.
— Я не понимаю…
— Чего не понимаешь? — мужчина разозлился. — После женитьбы ты будешь мне верна, Тамара. Если у тебя есть на этот счет сомнения — забудь.
Она разглядывала его лицо. Непохож на Марка, и в то же время… очень похож.
— А вы?
Вопрос дался ей нелегко, ведь она знала, что Эрих спит с Эльзой.
Мужчина ухмыльнулся, как будто она сказала глупость. Он промолчал, и тем самым ответил на вопрос.
Тамаре внезапно стало… одиноко. Пусто, больно, будто сердце иголкой укололи: не смертельно, но как же болит!
«Какой бы была моя жизнь, если бы он не чувствовал ко мне отторжения. Если бы, вместо Марка, пришел мне на помощь в момент, когда я в слезах убегала из балетной школы? Каким был бы его ответ в таком случае?».
— Вы…
— Что «я», Тамара? Несправедлив? Жесток?
— Вы…
И тут их окликнули. К Эриху подбежала девочка лет пяти, и уткнулась ему в колени. Мужчина приветливо улыбнулся, и взял девочку на руки. Его лицо мгновенно преобразилось, будто и не угрожал он ей мгновение назад.
— Здравствуй, Ингрид. Ого, какая большая!
Девчушка положила голову ему на грудь, что вызвало у мужчин смех.
Ингрид была светлокожей, светловолосой, улыбчивой. В детстве такие девочки напоминают ангелов, а во взрослом возрасте (если их правильно воспитать) превращаются в тех, что разбивают мужские сердца.
К ним подошла мама девочки. Ей было неловко за экспрессивное поведение чада, она вырвала дочку из рук Эриха, и поставила ту на пол.
— Простите, герр Нойман. Ингрид такая шустрая, я не успела её поймать. Она вас увидела — и сразу побежала.
Девчушка сразу спрятала лицо в складках маминого платья, и оттуда поглядывала то на Эриха, то на Тамару.
— Если уж мы здесь, герр Нойман, я бы хотела еще раз вас поблагодарить. Вы спасли нас от худшего!
— Не стоит благодарности. Я рад, что смог помочь.
— Пожалуйста, передавайте мои наилучшие пожелания госпоже Нойман.
— Обязательно передам.
Женщина поклонилась, и растворилась в толпе.
Тамара не удержалась от вопроса:
— За что она вас благодарила?
Мужчина усмехнулся.
— Мелочь, небольшая услуга… До встречи, Тамара.
И ушел, так же внезапно, как и появился.
Вскоре она узнала, что Нойман приобрел её акварель.
Два дня спустя Тамара встретила ту женщину на улице. И не удержалась — подошла, спросила у неё, за что та благодарила Эриха.
— Это какое-то чудо! — рассмеялась женщина. — Моя Ингрид болела, но герр Нойман нашел лекарства, и поставил мою девочку на ноги.
— Как поставил?
— Он пришел к нам, дал ей что-то выпить, посидел с Ингрид, а на следующий день она была здорова. Я подошла к господину Нойману лишь потому, что в прошлый раз он так быстро ушел, ему нездоровилось. Я не успела поблагодарить! Он постоянно куда-то спешит. Да и сама Игрид… так прикипела к мужчине. Впрочем, — женщина улыбнулась, — ничего удивительного, такой красивый мужчина. Вам так повезло, фройляйн, вы будете с ним счастливы. Счастья вам и вашим будущим детям!
Тамара испытала неловкость. Она постоянно забывала, что Нойман весьма известен в городе, и новость о его помолвке уже дошла до всех жителей Нюрберга.
Весь следующий день, Тамара только и могла об этом думать — зачем он спас девочку. Она решила поспрашивать у Марка.
— Он иногда так делает, спасает просто так, для себя, — отмахнулся Марк.
— Это сложно?
Марк понял, о чем именно спрашивала Тамара.
— Это нелегко, — вздохнул. — Излечить чужую болезнь — это заразится ею, пусть и на недолгое время, пока организм не переборет заразу. Но многое зависит от того, какая болезнь. Помнится, были случаи, когда и ктархов чума сводила в могилу. Забирать чужую болезнь — всегда больно, особенно смертельную.
