Ещё, обессиленные, едва переставляющие ноги по снегу; узнавшие, что за эти дни пути в себя пришёл только один маг, а Магнивар по-прежнему был беспамятен, мы думали о том, что одержанная в Кеуре победа далась нам слишком дорогой ценой. Потерять стольких товарищей и, возможно, одного из столпов силы страны… Поэтому мы и спешили вернуться в Пеленор, рвя жилы на зимней дороге и страдая от жажды. Именно в крепости нужно находиться новообретённому Повелителю Гратою. Кто знал, не открыт ли зелонцами ещё один портал к темным Демиургам? Не шла ли за нашими спинами ещё одна армия, возглавляемая темным богом? Мы оставляли месть на будущее: нашим долгом стало закрыть врагам путь в Гардар.
Отправляя раненых бежать в Пеленор, мало кто задумывался, как они сумеют с санями преодолеть полосу песков. Ответ же оказался прост — нам хватило двух активированных Истоков и короткого повеления Гратоя, чтобы магическое построение, создавшее путь армии на земли Зелона, проложило нам и обратную дорогу.
И вот, только сейчас, увидев невооружённым глазом мощные рондели Пеленора, каждый из нас поверил, что мы сумели вернуться.
Маги крепче обычных людей, но в моей памяти не осталось воспоминаний о том, как мы дошли до подножия крепостной стены. Как нас проверяли маги Пеленора, как мы поднимались по спиральной аппарели. Кто нас встречал и что они нам говорили.
Следующим воспоминанием после пронзающего небеса шпиля Сигнальной стал потолок. Обычный белёный потолок казармы. Лишь скосив глаза на стену и увидев горельеф, я понял, что это моя комната. Та самая, из которой я когда-то съехал на квартиру.
Грязный, вонючий, я валялся поверх застеленной кровати. С трудом нашёл в себе силы подняться — все болело, трудно было сказать, сколько я проспал, но тело явно считало, что слишком мало. Встав, понял, что хотя бы броню я снял. Она валялась грудой у порога, в стойку был брошен эспадон. На столе лежали Орб и навершие посоха, которое я уже месяцы просто таскал на поясе. А вот на сапоги сил уже не хватило.
С отвращением оглядел себя — слизь химер пропитала и броню, и поддоспешник. Если железо ещё можно было отчистить, то остальное оставалось только выкинуть. Выбрался из комнаты: пустой коридор и тишина — некому больше здесь ходить, из роты уцелело лишь два неполных десятка. Выглянул из офицерской части — та же пустота. Глупо было проверять…
Только в помывочной это ужасное ощущение одиночества прервалось. Там в углу валялось почерневшее от грязи исподнее, блестели свежие капли влаги на плитах. Хоть какое-то ощущение жизни. На минуту я замер, пытаясь решить кто здесь был, а потом отбросил глупые мысли в сторону: какая разница?
Сбросил с себя грязное, разложил на скамье чистое казённое белье, пустил воду. Раз за разом намыливался, пока под ногами не потекла чистая вода, а после долго стоял под тугими горячими струями, со звенящей от пустоты головой. То, чего так не хватало даже в Сах. Особенно в Сах.
Не знаю, сколько времени прошло, но в себя меня привёл скрип двери. Очнувшись, закрыл воду и попытался разобрать сквозь клубы пара вошедшего.
Каир Равой.
Увидев меня, он вздрогнул и попытался оправдаться:
— Мне сказали, что здесь можно помыться. Я ошибся?
— Нет, — я шагнул к одежде. — Все верно. Непохоже?
— Просто…
Лейтенант замолчал, но я ответил на его невысказанный вопрос:
— В казарме общая помывочная. Впрочем, сейчас это не играет особого значения, да и я уже ухожу. Привыкай.
Лейтенант молча кивнул, старательно оглядываясь вокруг и избегая глядеть на меня, но мне уже не было дела до его стеснительности. Безразличие ушло, ушла и ватная слабость, сменившись голодом. Раньше в офицерской столовой можно было перехватить что-нибудь и в неурочное время, нужно заглянуть туда. И все же на пороге я замер, сообщив сослуживцу:
— Выходишь из казармы и налево. Трёхэтажное здание. Третий этаж — это офицерская столовая. Думаю, ты так же голоден, как и я.
Уже через закрытую я дверь я услышал приглушенное:
— Э-э-э, спасибо.
Поесть и впрямь удалось, молчаливая повариха без возражений накормила и меня, и Каира. Теперь я сидел в своей комнате и второй час смотрел на полку. Раньше на ней стояли бокалы моих погибших друзей — напоминание о нашей недолгой дружбе, которая так много мне дала. Сейчас там лежали металлическая застёжка, кристалл и деревянный гребень. Напоминание о недолгом счастье. Но и бокалы нужно будет вернуть на место, негоже обижать память, ставя одних выше других. Жаль, что мне нечего поставить сюда для Ларига. А за бокалами нужно будет отправить посыльного.
Здесь я опомнился.
Какой посыльный? Пятая рота обескровлена, в казарме тишина: все, кто выжил, спят беспробудным сном. Да и кто из бойцов знает, где живёт их маг? Трое из бегунцов? Самое время, чтобы их разбудить, да отправить по своим делам. Нужно доложиться Виду, что я уже пришёл в себя, отпроситься, да сходить самому.
А есть ещё и главное дело, от которого я сбежал из Пеленора и от которого меня может освободить только смерть. И с ним тоже хватит тянуть, раз я жив: нужно узнать, не опознали ли Маро и написать письмо её родителям.
Вид нашёлся там, где и ожидалось: в комнатке, где всегда занимался бумажными делами отряда. Привычная картина царапнула по сердцу отсутствием Фаурта, погибшего, держа щит над Ларией.
На мой вопрос командир кивнул:
— Иди. В шесть общий сбор всех офицеров и солдат в столовой. Форма одежды парадная.
— Есть.
Дверь я прикрыл осторожно: в пустоте казармы каждый стук оглушал. Я знал, где располагался штаб по определению личностей погибших в пригороде и в самом Пеленоре, во время прорыва в сектора. Узнал ещё тогда, когда решил с головой окунуться в дела отряда. Другое дело, что в те дни я сознательно избегал там появляться и сам ждал вести, едва не вздрагивая от вида очередного незнакомого посыльного в казарме. Однако, сначала я свернул в другой сектор, к знакомой двери дома на двенадцатой линии. На открывшую двери Риолу было больно глядеть: ввалившиеся глаза, нездоровая восковая маска лица. Я поспешил сообщить:
— Рино жив, его должны были…
Девушка бросилась ко мне, обвив шею и затряслась в рыданиях:
— Я знаю, Аор, я знаю! Мне сообщили. Но даже вчера к нему не пустили!
Риола сыпала десятками малоосмысленных слов, пытаясь выговориться так, словно уже много дней не находила себе собеседника. Мне же с одной стороны хотелось остаться здесь и забыть о своём, а с другой это выглядело попыткой спрятаться за очередной отговоркой и надеждой. Так что спустя часа полтора я обнял на прощание Риолу, сказал пусть глупые, но искренние, слова и покинул дом друзей.
Улицы Пеленора тоже преобразились, пусть и не так явно, как Риола: с них исчезли улыбки и смех, цветы в руках юношей и девушек, зато прибавилось людей в форме. Мимо то и дело проходили спешащие по своим делам армейцы. Почти не было открытых кафе, в которых мы так любили посидеть с друзьями, мечтая проверить их все. Но улицы по-прежнему убирали от снега, а ведущий куда-то целую колонну големов бакалавр в едва обмятой форме неуклюже приложил руку к груди, приветствуя меня. Крепость жила и готовилась к новой схватке.
